100 Магнитоальбомов Советского Рока

Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

Разрешение на публикацию материала из книги "100 магнитоальбомов советского рока" получено мною лично от Александра Кушнира, за что ему огромная благодарность.

Изображение
Няма таго, што раньш было...
Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

Недооценить место Морозова в магнитофонной культуре так же легко, как и переоценить. Мультиинструменталист-отшельник, смурной гений студийного подпольного рока, он оказался чуть ли не единственным из рок-динозавров семидесятых, выжившим как личность, как эдакий эталон первой волны русской рок-революции, большинство представителей которой разбросаны нынче по погостам и заграницам или застыли навечно в виде восковых фигур в Музее Рок-н-Ролльной Славы..
Суть звукорежиссерских подвигов Морозова скорее заключалась в приверженности «правильному» сбалансированному звучанию, нежели в каких-то новаторских звуковых находках. При этом в основе его студийного мировоззрения всегда лежали профессионализм и взвешенность оценок. Другими словами, не что звучит, а как.
Вершиной экспериментов с новой советской песней стал альбом «Свадьба кретинов», большая часть композиций которого датировалась 76-м годом. Слушать песни этого цикла гораздо интереснее, чем разбирать. Хотя
язык национальной поэзии здесь отнюдь не подменялся сленгом университетских буфетов, все восемь композиций «Свадьбы кретинов» тем не менее изящно дополняли друг друга. В силу неконтактности их автора и «закрытости» официальной конторы появление дополнительных музыкантов во время записи исключалось.
Так на ближайшие десять лет был сформирован принцип «Морозов - человек-оркестр».
Пленка начиналась с песни «Конформист», получившей впоследствии второе рождение после ее переаранжировки группой «Крематорий» в 84-м году.
«В мутной воде проплывают цветы и сор/Я в темноте потерял в
ней свое лицо...»
Лирическое настроение «Конформиста» было подано в лучших традициях вокально-инструментальных ансамблей («Самоцветы» - «Колеса диктуют вагонные», «Веселые ребята» - «Мир весной околдован вновь»), но разительно отличалось от них раскованным текстом и мистицизмом, а также
игрой смычком на струнах акустической гитары в финале и записанной с задержкой реверберации партией альта.
Футуристические оды «дьяволу и гению» в «Кретине» предварялись замечательным риффом, расцвеченным ржавым тембром самодельной гитары, и последующим заездом аж в панковский по сути припев: «Да-да-да-да-да-Дай/
Я кретин и мне в кайф!»
Последняя строчка поражала рок-фанов в самое сердце. Кто не мог достать в конце 70-х этот альбом, пересказывал со слов товарищей текст «Кретина» примерно так: «Ну ладно там «Битва с дураками»!
А ты слышал у Морозова «Я кретин и я торчу»? Полный ништяк!!!»
Примечательно, что вокал Морозова в этих двух композициях был записан не в студии, а дома. Это имело смысл, поскольку раскрепощенно петь «Я кретин и мне в кайф» в помещении Ленинградской капеллы, где находилась студия, было довольно рискованно.
При всей хаотичности студийного процесса и неоднородности композиций быстротемповые песни с басом, электрогитарами и ударной секцией по законам жанра чередовались с менее «шумными»: «Не знаю, за что», «Черный
пес», чья музыкальная энергетика не уступала таким забойным хитам, как «Кретин» и «А мне и так конец». Сложный ритм хард-роковой композиции «Не знаю, за что» успешно маскировал схожесть ее мелодической линии с «From Me To You» из репертуара Beatles. Тем не менее, исполненная при поддержке группы на одном из редких концертов 77-го года, она по забойности звучала примерно так же, как самые крутые хиты «ЧайФа» спустя пару десятков лет.
Слова и музыка «Дай крылья мне, Бог» были написаны Морозовым в 74-м году в процессе изучения различных мировых религий и впоследствии предопределили христианско-буддийскую направленность его поздних работ. Увлечение Морозова религиозной тематикой уходило своими корнями
в самое начало семидесятых, когда в глухом Орджоникидзе им были созданы композиции «Бог сильнее нас» и «Amen», позднее вошедшие в магнитоальбомы «Вишневый сад Джими Хендрикса» и «Странник голубой звезды».
Что же касается песни «Дай крылья мне, Бог», то первоначально она задумывалась автором как баллада. История гласит, что, подгадав прийти в студию в свободную смену, Морозов забыл дома двенадцатиструнную гитару. Предполагая работать именно над этой композицией, Морозов тут же решил сделать ее в виде хорала. Номер получился необычным, опередив на несколько лет аквариумовскую зарисовку «Что лучше, пена или дом» («Хорал») из «Треугольника». Не ограничившись имитацией многоголосия собственными силами, звукорежиссер включил женскую вокальную партию в исполнении своей супруги и мотивы какого-то симфонического квартета из архива 8-канальных фонограмм фирмы «Мелодия». Студийный американский
магнитофон Аmрех ММ-100 позволял также экспериментировать с измененем скорости восьмиканальной фонограммы, загоняя в тональность любые экзотические для советского рок-музыканта инструменты. Однако в большинстве песен на барабанах Морозов играл лично.
Начиная с композиции «А мне и так конец» (являвшейся интерпретацией музыкальных идей Хендрикса) и вплоть до финального номера «Черный пес» в альбоме развивается тема смерти, впоследствии оцененная Морозовым как «поиски истины на самом дне чувственного мира». Если провести параллель в искусстве, образы страшного и загробного в творчестве Морозова выглядели иначе, чем, например, офорты Гойи. Как правило, самые ужасные сюжеты у рок-певца сопровождались торжественной или грустной мелодией.
Благодаря кое-где эстрадной интонации (отсутствие красивых обертонов, выделение буквы «ч» - «чи-то бы» вместо «што бы») и игривому отношению к инфернальной тематике Морозов влил в музыкальный настрой «смертельных номеров» изрядную долю осуждаемой им самим же попсы.
Если закрыть глаза и уши на содержание строчек «одним скрипя сучком, прощая всех, самоубийцы труп висел», то мелодия «Свадьбы кретинов» слушалась на уровне молодежного хита тех лет «Наташка-Наташка».
После лирической хард-роковой вещи «Сон» альбом закрывал тяжелый рэгтайм «Черный пес», в котором гитара с фуззом играла в унисон с органом «Юность», а хрипловатый вокал Морозова придавал шарм, казалось бы,
обыденным словам: «Когда я пьян, когда целую женщин...» Примечательно, что в этой композиции звучит сочное домашнее пианино в исполнении шурина автора Сергея Лузина, принимавшего фрагментарное участие в записи других альбомов Морозова и, в частности, «Вишневого сада Джими Хендрикса».
...В подпольном роке существуют свои правила и законы.
Поэтому следует помнить, что многие команды и автономные солисты в те годы не всегда придерживались зарубежного стандарта, когда условный «диск» компоновался с учетом длины стороны кассеты или магнитофонной катушки.
Поскольку «Свадьба кретинов» длилась всего 23 минуты, при перезаписи ее на одну сторону 525-метровой бобины автор рекомендовал как добивку цикл песен 77-го года «Там, где дали темны» - фолк-рок огромной живительной силы (одноименная песня из этого цикла впоследствии с успехом исполнялась Мариной Капуро). Взаимо-дополняя друг друга, эти два сборника песен составляли полноценный магнитоальбом, распространявшийся с конца 70-х годов именно в таком виде.
Сам же Морозов, ведя отшельнический образ жизни, к середине восьмидесятых в силу нестоличного менталитета и неудач собственного творчества утратил
былую популярность и значимость.
Несмотря на живые выступления Морозова в конце 80-х (с ритм-секцией «ДДТ»), выпуск нескольких виниловых пластинок и активную звукорежиссерскую деятельность в 90-х, на сегодняшний день он известен в первую очередь как человек, сочинивший в свое время свыше пятидесяти магнитоальбомов. И в том числе - знаменитых некогда «Кретинов».

1

Юрий Морозов - Свадьба Кретинов 1977

Изображение

1. Конформист
2. Кретин
3. Не знаю, за что
4. Дай, крылья мне, Бог
5. А мне и так конец
6. Свадьба кретинов
7. Сон
8. Черный пес

43 mb / 256 kbps


 Скрытый текст. Для просмотра нужно зарегистрироваться
Няма таго, што раньш было...
Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

Они были первыми. Они были первой рок-группой, которую массово полюбила страна. Их музыка звучала на танцплощадках в вольной интерпретации сотен ансамблей, их песни пели в скверах и подъездах под расстроенные гитары вперемежку с песнями Высоцкого и Окуджавы. Поклонники «Машины» выписывали тексты в толстые тетрадки, вчитывались в них как в откровение и упивались ими, словно глотком свежего воздуха. Идеолог «Машины» Андрей Макаревич первым начал создавать осмысленные, серьезные и одновременно доступные тексты. Это была рок-поэзия, на которой училось не одно поколение будущих рок-музыкантов.
«В тот момент нам хотелось как можно убедительнее вырваться за пределы кольцевой дороги, -
вспоминает Маргулис. - Москва от «Машины времени» сходила с ума, но нас безумно напрягало то, что вокруг менялись только клубы, а публика оставалась той же самой. Когда же мы выезжали в другие регионы, то на собственной шкуре убеждались в том, что рок-н-ролл как явление до них еще не докатился».
...В студию, где планировалось записываться, музыканты «Машины времени» попали благодаря Кутикову. Выступая в тот период в составе «Високосного лета», он устроился звукооператором в речевую студию ГИТИСа, где числился по штату как «уборщица» (затем оказался повышен до «техника»), но во внеурочное время мог записывать альбомы своих друзей: «Високосного лета»,
«Машины времени» и, чуть позднее, «Воскресения».
...Несмотря на звукоизоляцию и настоящую звукорежиссерскую кабину с двойным стеклом, студия ГИТИСа была, в общем-то, небогатой. Два венгерских магнитофона STM, один «МЭЗ-62», пишущий на узкую пленку, тесловский пульт и пленочный ревербератор, который работал при помощи спичек, поскольку иначе магнитофонная пленка наотрез отказывалась прижиматься. По-видимому, наличие техники подобного уровня являлось необходимым условием для записи советских рок-групп того времени.
Звукорежиссером и продюсером записи вызвался быть сам Кутиков, которому ассистировал
второй концертный звукооператор «Машины» Наиль Коротков. Сессия продолжалась неделю - ровно на такой срок Макаревичу удалось отпроситься с работы в родном архитектурном «Гипротеатре».
Маргулис числился санитаром в морге и безопасности советской медицины своим отсутствием реально не угрожал. Кавагоэ и духовая сессия также работали чисто символически.
Записывались при закрытых дверях по ночам и достаточно быстро, поскольку почти все песни
были обкатаны на концертах.
Группа замахнулась на двойной альбом - не концептуально, а чтобы записать большую часть имеющихся в репертуаре композиций.
В отличие от «Високосников», которые незадолго до этого записывались на «Свему», «Машина» фиксировала собственные нетленки на блины BASF, вовремя подоспевшие из Государственного
дома радиовещания и звукозаписи для обучения студентов. Судя по всему, до студентов эти пленки так и не дошли.
Технология записи была традиционной: вначале на 38-й скорости на один из магнитофонов записывалась болванка, на которую фиксировалась ритм-секция одновременно с гитарой.
Сверху накладывались дудки и партии соло-гитары. В результате получалась фонограмма «минус один» - инструментальная часть альбома без вокала, который записывался в последнюю очередь.
«Запись получилась отличная, - вспоминает Макаревич. - Слушая ее сейчас, я удивляюсь, как
мы добились такого звука при той убогой аппаратуре... Какое-либо микширование исключалось, вернее происходило в момент записи, и если кто-то слажал, то начинать приходилось заново. Все приборы обработки состояли из сиротского пленочного ревербератора Swissecho, купленного случайно по газетному объявлению. Кутикову за работу в таких условиях следовало тут же в студии поставить памятник».
«Свою задачу я видел в том, чтобы сохранить настроение и передать энергетику группы, ориентируясь на работы Джорджа Мартина и Фила Спектора, - говорит Кутиков. - Я искал звук для «Машины» с точки зрения моего ощущения музыки, которую они играли. Я искал их звук с точки зрения человека, который слышал «Машину времени» на концертах со стороны... На этой записи есть масса технических огрехов, связанных с тем, что акустика в студии, на которой прослушивались плоды наших трудов, была не тестовая и мы ошибались в оценке звука при
первом прослушивании».
Звукорежиссер и музыканты работали в студии с полной отдачей. Чего только стоило «по-человечески» записать с трех микрофонов восточногерманскую ударную установку Tokton. Сложно представить, но именно на этих барабанах Кавагоэ «давал Бонэма» - без бонгов, лайнбеллов и прочих маракасов. По характеру он был натуральный дикарь - презирал нотную грамоту как явление, играл громко и размашисто, частенько забивая барабанами остальные инструменты.
Блюзмен Маргулис плотно завис на Мotown и белом блюзе («он чуток поумней») и, в отличие от других «машинистов», тихо недолюбливал Led Zeppelin. На альбоме он был соавтором двух композиций: «Блюза о безусловном вреде пьянства» и «Телеги», которую они с Макаревичем сочинили буквально за несколько минут.
Помимо игры на басу и гитаре, Евгений, являясь обладателем низкого и глубокого голоса, периодически подпевал Макаревичу. В числе других его достоинств было умение работать в коллективе и, что называется, не тянуть одеяло на себя. Ко всем внутригрупповым конфликтам он относился спокойно, без лишнего шума делая свое нелегкое басистское дело.
Сложно сказать, какие конкретно источники вдохновения были в те годы у Макаревича, один внешний вид которого - в рубашке с бахромой, расклешенных джинсах, в каплеобразных затемненных очках и с густой шапкой непослушных кудрявых волос - предвещал слушателям таинственно-волнующее путешествие в заповедную страну рок-н-ролла.
Конечно же, тут не обошлось без Beatles. Что касается среднетемповых произведений «Машины времени», то по ритмическому рисунку они напоминали Smokie, а иные медленные вещи, так сказать, предвосхищали знаменитую «Hotel California».
Иногда у «Машины» случались впечатляющие прорывы за размер «четыре четверти», когда группа дерзко отваживалась на 5-7 минутные эпохальные композиции типа «Девятого вала» (бенефис духовой секции) или состоящей из трех частей «Это было так давно» - джаз-рок, написанный непосредственно в студии и стилизованный под Билли Кобэма.
Эта песня записывалась по частям, поскольку с одного раза безошибочно сыграть все брейки и спеть вокальные партии музыкантам было сложновато.
В программу было включе
Александр Кутиков в составе «Машины времени» и Евгений Маргулис.

разных по настроению и подачей от поп-медляков в духе белого танца до психоделического «Солнечного острова», протяжное гитарное соло в котором напоминало о кратковременном альянсе группы с «московским Джими Хендриксом» - легендарным гитаристом «Второго дыхания» Игорем Дегтярюком. Не обошлось на альбоме и без ретро. Композиция «Шок» из
репертуара «Мифов» явилась предвестником будущих экспериментов «Машины времени» в ретро-направлении, производившихся при активном участии Петра Подгородецкого («Ах, что за луна», «В Никитском ботаническом саду» и др.).
«Мы испытывали потребность в экспериментах и никаких рамок перед собой не видели, - вспоминает Макаревич. - Может, это витало в музыке тех лет, а может, было присуще только нам.
Каждый день мы открывали для себя что-нибудь новое: то Soft Machine, то Чика Кориа, то трио
Ганелина. И это тут же, как в зеркале, отражалось в наших вещах - при том, что играли мы совершенно другую музыку».
Итак, за неделю ночных смен «Машиной» было записано ни много ни мало - 24 композиции. Поскольку вся первая ночь ушла на настройку инструментов, за последущие приходилось записывать и тут же прослушивать по четыре-пять песен. «Несмотря на большой объ-
ем работы, скандалов практически не было, - рассказывает Маргулис. - Иногда мы лениво переругивались, умиротворенные выпитым портвейном, иногда впадали в молодежное веселье и попросту бесились».
«Я был единственным трезвым человеком во всей этой компании, - говорит Кутиков, - поскольку мне это было необходимо для работы. Хотя иногда, ближе к утру, и мне приходилось выпивать
- чтобы сохранить работоспособность».
«Помню, как мы записывали «Посвящение Стиви Уандеру» и я как-то очень удачно спел и возрадовался, потому что тональности тогда выбирал запредельные и пел на грани возможного, - вспоминает Макаревич. - Но помощник по записи Наиль нажал не на ту кнопку и стер мое гениальное исполнение. И я потом корячился всю ночь, бился об стену, гасил в студии свет для состояния, выпил почти бутылку рома для связок, чуть не сорвал голос, но так хорошо уже не получилось».
Когда все песни наконец-то были записаны, их расположили внутри двойного альбома в нестрогом хронологическом порядке. Ранние композиции - такие, как «День рождения», «Солнечный остров», «Марионетки», «Маски» (короче, весь джентльменский набор, датированный 73-75 годами) - шли вперемешку со сравнительно свежими - «Девятый вал»,
«Полный штиль», «Гимн забору», «Люди в лодках». Из сундуков была изъята песня «Солдат», датированная 71-м годом и посвященная актуальному тогда для 18-летнего Макаревича вопросу о воинском призыве.
Порядок песен соответствовал не какой-то специально продуманной драматургии, а скорее прозаичному построению концертной программы. Это объяснялось несколькими обстоятельствами.
Долгое время группа действительно не мыслила альбомными категориями - в отличие, к примеру, от преуспевших в этом деле ленинградцев и свердловчан. Макаревич тогда был еще далек от концептуального взгляда на собственные творения и, по его же признанию, начал задумываться о подобных вещах не ранее середины 80-х.
Действительно, не прошло и десяти лет, как на альбомах «Машины» начали появляться пояснительные надписи, гласящие, что «это не собрание песен, а единое произведение - путешествие в Страну Рек и Мостов». Пока же не то что надписей, а даже обложки у магнитоальбома не было - впрочем, как и названия.
В народе эта песенная ретроспектива носила несколько наименований, наиболее распространенными из которых являлись «Запись с дудками» и «День рождения». Спустя полтора десятка лет чудом сохранившийся оригинал альбома был отреставрирован и выпущен на виниле и компактдиске под названием «Это было так давно».
...Несмотря на то что в ГИТИСе не были записаны две наиболее радикальные композиции - «Кого ты хотел удивить?» (посвящение Ильченко) и «Черно-белый цвет», без которых антология ранней «Машины времени» выглядела неполной, - альбом воспринимался тогда как откровение. На фоне «Утренней почты» и текущего эстрадного телерепертуара саунд «Машины времени» отдаленно смахивал на звучание настоящей западной рок-группы, услышав которую тинэйджеры прекращали заниматься обычными подростковыми глупостями и начинали играть на гитарах. Такие мелочи, как высокопарность слога, склонность к дидактике или неточность исполнения, никого не волновали - что было, в общем-то, совершенно справедливо. Все вокруг определялось ощущениями. Возможно, именно в этом и заключался дух того времени.

2

Машина Времени - День Рождения 1978

Изображение

Часть I

01. Белый день
02. Посвящение одному хорошему знакомому
03. Вот, что странно...
04. Блюз о безусловном вреде пьянства
05. Гимн забору
06. Телега
07. Песня о скрипаче
08. Посвящение Стиви Уандеру
09. Я поверить был бы рад...
10. День рождения
11. Марионетки
12. Девятый вал
13. Битое стекло

Часть II

01. Штиль
02. Песня о капитане
03. Шок
04. Песня солдата
05. Где б найти подругу жизни
06. Я думал…
07. Ты или я
08. Маски
09. Люди в лодках
10. Странный музей
11. Наш дом
12. День гнева
13. Заключение А.В. Тропилло

189 mb / 320 kbps


 Скрытый текст. Для просмотра нужно зарегистрироваться
Няма таго, што раньш было...
Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

Выросшие на западной рок-культуре Борис Гребенщиков и Михаил «Майк» Науменко понимали, что нужно начинать делать собственные альбомы - хотя бы для того, чтобы у людей была возможность слушать не случайные концертные записи, а именно те варианты песен, которые авторы считали каноническими. Поскольку пластинки с подпольными рок-записями никто в СССР выпускать не собирался, все логическим образом докатилось до идеи создания магнитофонных альбомов.
Предшественник «Акустики» «Аквариума» и «Сладкой N» Майка, «Все братья - сестры» был первым альбомом, записанным как упорядоченный набор композиций со специально подготовленным оформлением. Он стал дебютом Майка в звукозаписи и последним «любительским» опусом Гребенщикова - в активе БГ уже значились такие работы, как «Искушение Св. Аквариума», «Притчи графа Диффузора» и «С той стороны зеркального стекла», записанные либо в одиночку, либо в сотрудничестве с музыкантами «Аквариума».
...«Все братья - сестры» записывался прямо на открытом воздухе - на берегу Невы, неподалеку от здания факультета прикладной математики и юрфака Ленинградского университета. Это было именно то место, где в мае 78-го года «Аквариум» и Майк провели камерный фестиваль акустического рока, знаменательный, в частности, тем, что Майк чуть ли
не впервые публично исполнил несколько собственных песен. До этого многие привыкли воспринимать его как сессионного гитариста «Аквариума», «Союза любителей музыки рок» и всевозможных импровизированных составов типа «Вокально-инструментальной группировки имени Чака Берри».
«Я исполняю обязанности рок-н-ролльной шлюхи, - говорил Майк в одном из интервью того
времени. - Играю где придется, с кем придется и что придется». Неудивительно, что когда Майк запел, это, по воспоминаниям современников, стало для многих откровением.
Вскоре после акустического фестиваля Гребенщиков и Майк начали записывать совместный
альбом. Большая часть сессии проходила прямо на берегу Невы, поскольку музыкантов не устраивал эффект «закрытой акустики», который возникал при записи инструментов в помещении.
«Мы решили посмотреть, что же будет, если убрать все стены и попросту записываться в поле, - вспоминает Гребенщиков. - Все песни были сделаны без суеты в течение двух недель. Мы не концентрировались вообще и больше всего усилий затрачивали на то, чтобы найти несколько удлинителей и вытащить магнитофон метров на десять во двор».
Происходило все следующим образом. Прямо в центре поляны в гуще одуванчиков стоял табурет, к которому был прикреплен массивный микрофон. От своих стандартных собратьев он отличался лишь тем, что был как бы «двойным» - в него можно было петь с обеих сторон. Ответственный за эту сверхсовременную технику концертный аппаратчик «Аквариума» Марат Айрапетян осуществлял запись напрямую с микрофона на магнитофон «Маяк-202».
Удлинители были протянуты в форточку одной из квартир, в которой жила приятельница музыкантов Ольга Аксенова. В ее крохотной комнатушке записывались почти все композиции Майка - с помощью подыгрывающего на гитаре и гармошке Гребенщикова и Михаила «Фана» Васильева из «Аквариума» (перкуссия, гитара).
По воспоминаниям БГ, звукорежиссура осуществлялась «на уровне здравого смысла», который подсказывал, в какое именно место нужно поставить микрофон, чтобы он наиболее полно снимал звук. Концовки песен при этом оставались необработанными и резко обрывались - без малейшего намека на какое-либо микширование.
Состав инструментов был также вызывающе аскетичен: две акустические гитары, гармошка и перкуссия, по-видимому, принесенная Фаном на несколько часов из ближайшего студенческого общежития.
Драматургия альбома не отличалась сложностью и заключалась лишь в том, что исполнители чередовались между собой - одну песню исполнял Борис, вторую Майк и так далее - «чтобы не уставать». Очередность была нарушена на финальной композиции, посвященной рождению у Гребенщикова дочери Алисы. Запись песни «Дочь» состоялась в сопровождении хора пьяных друзей на следующий день после этого знаменательного события и датируется 13-м июня 1978 года.
«Атмосфера записи «Все братья - сестры» неотделима от того лета, когда она была сделана,
- вспоминает Михаил Васильев. - Никакого напряжения, просто часть жизни. Очень искренне».
Большинство композиций альбома построено на стандартной рок-н-ролльной структуре с заметным влиянием поэзии Боба Дилана. У Майка это особенно ярко выражено в «Женщине» - фрагментарном переводе финальной композиции из альбома Дилана «Blonde On Blonde» (под названием «Sad Eyed Lady Of The Lowlands»), у Гребенщикова - в «Дороге 21», «Укравшем дождь» и «Почему не падает небо».
«Мы слушали песни Дилана, - вспоминает Гребенщиков, - и думали: «Он описывает в них какие-то вещи, которые нам очень хорошо известны». Затем брался какой-нибудь крючок - например, ключевая строчка и все это перенасыщалось нашей реальностью, радикально противоположной тому, о чем поет Дилан. Он пел про свой Нью-Йорк, про свою жизнь, а мы пели про свой Петербург. Возможно, суть построения песен была такой же, но все остальное -
это как прогноз погоды там и здесь».
В аннотации к альбому было написано, что он посвящается «Акустической Дочери и Великому
Белому Чуду». «Great White Wonder » - как известно, самый популярный бутлег Боба Дилана, книгу стихов которого Гребенщиков держал в руках на фотографии, венчавшей обратную сторону магнитоальбома.
Несмотря на первые признаки увлечения Гребенщикова китайской философией и встречающиеся в текстах цитаты из древних трактатов, «Все братья - сестры» оказался живым и доходчивым для восприятия альбомом. В отличие от отвлеченно-абсурдистских
опусов раннего «Аквариума», это было не надуманное концептуальное творчество, а реальные песни, которые можно было активно исполнять на концертах без всяких студийных ухищрений.
Любопытно, что во время первых квартирных сейшенов Майка всегда поражала малоадекватная реакция слушателей на «Оду ванной комнате». Анонсируя эту композицию, он искренне просил публику «не смеяться».
Малоизвестная деталь: чуть ли не половина песен, исполненных Майком на этом альбоме,
были созданы им в течение одного дня - предположительно, летом 77-го года. Речь идет о композициях «Ода ванной комнате», «Седьмая глава» и «Женщина», рождение которых ознаменовало, по признанию Майка, «окончание гадкой летней депрессии».
...Несмотря на сырость исполнения, и Майку, и БГ удалось не просто сохранить на альбоме дух блюзовых и рок-н-ролльных первоисточников, но и перенести его без особых потерь на российскую почву. В известной степени это был дебют - и он удался. Перефразируя высказывание Гребенщикова, на этих приблизительных композициях за счет правильных интонаций, тембров и настроя был запечатлен такой рок-н-ролл, который в других местах достигается исключительно за счет рубилова.
Для общей завершенности альбому не хватало только оригинального оформления. Снимок
для лицевой стороны обложки сделан Андреем «Вилли» Усовым на Каменном острове у дома Фалалеева - единственного частного здания в этом районе. Так получилось, что у сына художника Андрея Фалалеева, эмигрировавшего через год в Калифорнию и образовавшего там одну из крупнейших переводческих фирм, сохранилась статуэтка Будды. Похоже, это была одна из тех статуэток, которые исчезли из буддийского храма на Приморском бульваре после того, как здание было подвергнуто большевистскому поруганию, а «главного» Будду озверевшие атеисты разломали на куски, свалив их в Неву.
По замыслу БГ и Майка, статуэтка Будды должна была символизировать идеал духовного развития и неявным образом обыгрывать название альбома. Конечно, во всем этом присутствовал элемент здорового стеба.
«Съемки производились вечером, на закате, - вспоминает Усов. - Как рождалась идея, видно
на пленке: Будда, папиросы «Беломорканал», какие-то окурки под ногами... У Майка лоб уходил куда-то вдаль, в прямой пробор. В результате получалась нефотогеничная горка с большим акцентом на нос. Случайно у меня с собой оказалась кепка, в которой я ездил на рыбалку. Я надел кепку на голову Майку. Его крупный нос был поддержан «клювом» кепки и
лицо сразу начало «работать».
После того, как была оформлена вторая сторона альбома (БГ и Майк, стоящие на фоне арки, расположенной на набережной Фонтанки), Усов напечатал полтора десятка обложек и альбом пошел в народ.
По воспоминаниям очевидцев, распространение 150-метровых катушек, записанных на 9-й скорости в монорежиме, происходило, к примеру, следующим образом. Во время концерта «Аквариума» в одном из институтов с танцевальной программой, состоявшей из англоязычных рок-н-роллов, Гребенщиков где-то в середине выступления объявлял в микрофон: «Кстати, недавно мы вместе с Майком записали альбом «Все братья - сестры». Кто хочет приобрести его, может подойти после концерта».
Выглядело это достаточно смело, поскольку слово «приобрести» означало «купить». Желающим приобщиться к духовному наследию Дилана в его петербургском варианте БГ оставлял свой номер телефона, а затем продавал альбом в оригинальном оформлении по цене восемь рублей за катушку. «Помню, за все время я продал три или четыре копии», - вспоминает Гребенщиков. С учетом экземпляров, подаренных друзьям и близким, оригинальный тираж первого художественно оформленного магнитоальбома не превышал нескольких десятков экземпляров.
«Качество записи «Все братья - сестры» было устрашающим, - вспоминал впоследствии Майк. - Но это были хорошие времена».

3

Борис и Майк - Все Братья-Сёстры 1978

Изображение

01 - Укравший Дождь
02 - Прощай Детка!
03 - Дорога 21
04 - Седьмая Глава
05 - Моей Звезде
06 - Баллада о Кроки, Ништяке и Кар
07 - Блюз Простого Человека
08 - Король Подсознания
09 - Женщина
10 - Почему Не Падает Небо
11 - Ода Ванной Комнате
12 - Сталь
13 - Звезда Рок'н'Ролла
14 - Пески Петербурга
15 - Дочь

56 mb / 320 kbps


 Скрытый текст. Для просмотра нужно зарегистрироваться
Няма таго, што раньш было...
Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

Все участники «Воскресения» сходятся в мысли, что первоначальная идея альбома была откровенно коммерческой - «раскрутить ансамбль перед тем, как он вылезет на сцену». Инициатива исходила от покинувших «Машину времени» Кавагоэ и Маргулиса - записать вместе с бывшим музыкантом «Кузнецкого моста» и «Машины» Алексеем Романовым его песни, растиражировать их и таким образом «заявить о новой дееспособной группе».
Строго говоря, из московских рок-составов за пределами столицы к тому моменту была известна только «Машина времени».
Поэтому разговоров и слухов в связи с появлением еще одной «текстовой» команды было предостаточно. Но вопреки опасениям «Воскресение» и близко не напоминало формулу «Романов плюс ритм-секция «Машины». Песни «Воскресения» отличались от песен Макаревича, как отличается реальная мечта от идеальной фантазии. Хотя композиции Романова и выглядели приземленней, конкретней и проще - это было крайне своевременное попадание в цель.
И пусть звучали они местами наивно, но зато - очень душевно и стилистически разнообразно.
Действительно, дебютный альбом «Воскресения» вобрал в себя целый калейдоскоп всевозможных направлений: баллады («Я привык бродить один», «Я тоже был»), бит («Друзьям»), рок-н-ролл («Снежная баба»), ретро («Случилось что-то в городе моем»), соул («Звезды»), фанк («В жизни, как в темной чаще»). Местами на альбоме мелькали фрагменты прямых музыкальных цитат - к примеру, инструментальный проигрыш в композиции «Друзьям» без всяких комплексов «один в один» воспроизводил гитарный рифф Кейта Ричардса в «Rocks Off» из «Exile On Main Street».
...В мае-июне 79-го года трио Романов-Маргулис-Кавагоэ приступило к репетициям. Базы и аппаратуры у них не было, поэтому весь процесс происходил на квартирах - с одной акустической гитарой на троих. На листе бумаги в добрых традициях Архитектурного института Романов расчерчивал табличку, в квадратах которой напротив каждой из песен были прописаны припев, куплет, соло, ритмические сбивки, количество тактов. До «товарного» вида песни решено было довести непосредственно в студии, записав всю программу «без разбега».
«Со второго дубля очень сложно писать невыученные песни, - вспоминает Романов. - Начинаешь делать простейшие ошибки, причем чем дальше, тем хуже.
В подобной ситуации лучше всего писать с наскока - конечно, возможны исполнительские недочеты, зато настроение и обаяние обязательно останутся».
Договорившись с Александром Кутиковым и одолжив у кабацких музыкантов недостающие звуковые эффекты (ленточный ревербератор, допотопный флэнжер и новомодный эффект Big Muff), группа в конце концов оказалась в той же учебной студии ГИТИСа, где годом раньше записывалась «Машина времени». Здесь же был обнаружен оставленный «Машиной» фирменный синтезатор Crumer, на котором Сергей Кавагоэ, вспомнив былые времена, записал в ряде композиций клавишные партии.
Буквально перед самой записью к группе присоединился Андрей Сапунов (ритм-гитара), а на место соло-гитариста был приглашен Алексей Макаревич, выступавший вместе с Романовым еще в составе «Кузнецкого моста». В середине 70-х эта группа имела некоторую популярность, благодаря наличию в репертуаре трех суперхитов, ставших впоследствии фирменным знаком раннего «Воскресения»: «Кто виноват», «Друзьям» и «Снежная баба».
...Сессии проходили во время июльских вступительных экзаменов, преимущественно ночью. Царившую в стенах студии атмосферу Маргулис охарактеризовал тремя словами: «кофе, девки, портвейн».
Незадолго до начала записи отец Романова вернулся из загранкомандировки на Кубу и привез оттуда целый мешок кофе. Запах бодрящего напитка действовал безотказно - в студию слетались стайки молоденьких абитуриенток ГИТИСа. В расположенном неподалеку ресторане «София» играл Леша «Вайт» Белов, и по ночам музыканты бегали туда за водкой.
Иногда Романову с Маргулисом случалось играть в кабаке собственные номера - вырученные деньги немедленно отправлялись в общественную алкогольную копилку.
Подобная обстановка не могла не сказаться на настроении музыкантов. Грустные, зачастую
пессимистичные песни о бесконечных житейских невзгодах звучали в миноре легко и свободно, а общая пасмурность органично разбавлялась налетом актуальной - «от Маргулиса» - негритянщины.
«Женька тогда был с усами и напоминал грузинского милиционера, - вспоминает Романов. - Он
прочно завис на черной музыке и был убежденным «негром преклонных годов»: фанк, джаз-рок, Earth, Wind & Fire. Позже он смастерил себе безладовый бас и от зари до зари рубил на нем funky music».
Действительно, Маргулис одним из первых начал пропагандировать в Москве фанк. Он закончил элитную школу на «Аэропорте», в которой учились дети высокопоставленных шпионов, и поэтому никогда не испытывал недостатка в музыкальной информации. В дебютный альбом «Воскресения» вошло два его номера: соул с блюзовым оттенком «Звезды» и фанк «В жизни, как в темной чаще».
О том, как записывалась «В жизни, как в темной чаще», существует целая легенда, которая передается московскими музыкантами из поколения в поколение. Перед тем, как спеть эту песню, Маргулис «для настроения» напился водки и уснул. Спал он прямо в студии, прикрыв «Пентхаузом» усталое лицо. Когда через пару часов его разбудили, он со словами «Я видел тревожные сны» направился сонной походкой в сторону микрофона. Обозленный внеплановым пробуждением Евгений начал мочить отвязные вокальные импровизации - с неподражаемыми междометиями в финале. Угадав с настроением, Маргулис записал голос с первого раза, после чего послал всю группу «на х-й» и отправился в соседнюю комнату досыпать. (За год до описываемых событий в этой самой студии Маргулис записывал «Блюз о безусловном вреде пьянства», мелодия к которому была сочинена им же.) На записи композиции «Звезды» на подмогу Маргулису был брошен обитавший поблизости Петр Подгородецкий. Он только что демобилизовался из армии и теперь проводил в студии круглые сутки, ведя образ жизни показательного московского плейбоя. Подгородецкий бегал по стенам «гостиной», рассказывал анекдоты, бурно радовался жизни и развлекал начинающих артисток и абитуриенток исполнением фокстротов на рояле. Однажды его игру услышал Андрей Макаревич, который впоследствии охарактеризовал ее как «некий музыкальный поток сознания - видимо, богатого, но крайне безалаберного».

«Мы позвали Подгородецкого, потому что хотели добавить в «Звезды» клавишных в духе Стиви Уандера, - вспоминает Романов. - Там изощренные гармонии, а Петя в них легко купался. До этого на нескольких композициях на клавишах играл Кавагоэ - у него нормальная четырехпальцевая система, но гармоническое мышление как у барабанщика: с неожиданными интервалами и прочими причудами...»
Зато в роли барабанщика Кавагоэ был выше всяких похвал. На «Случилось что-то в городе моем» в качестве перкуссии хотели использовать кубинские бонги, но достать их так и не удалось. Тогда Кавагоэ отстучал ритм по перевернутой гитаре, повторив трюк из арсенала барабанщика Элвиса Пресли, отыгравшего аналогичным образом телевизионный unplugged
68-го года.
Любопытно, что на соло-гитаре в «Случилось что-то в городе моем» играл басист Маргулис, придумавший в этой композиции гитарную вставку между куплетами. «Я беру гитару в руки лишь в редкие жизненные моменты, когда чувствую, что в данный момент мне обязательно надо сыграть. У нас на пленке оставалось недописанное место и мы сделали эту песню в форме босса-новы, - вспоминает Маргулис. - Я позволял себе глумиться над звуком - команда была абсолютно новая, и мы могли делать в студии все, что хотели».
Особую трогательность композициям «Воскресения» добавляли соло-партии Алексея Макаревича, написанные и разученные в коридорах студии в самый последний момент. Романов напевал мелодию, а будущий продюсер группы «Лицей» ее подхватывал, доделывал и таким образом выучивал четыре такта. «Отрепетировав восемь тактов, мы шли в студию писать наложением вокал и гитару, - рассказывает Романов. - С восемью тактами в голове Макаревич играл, стиснув зубы и выпучив глаза - пока ничего не забыл».
В одной из композиций придумать партию соло-гитары не смогли даже Романов с Макаревичем. Всех выручил Кавагоэ, который садился рядом с Макаревичем, в нужный момент выхватывал гитару, играл свое соло и успевал вернуть инструмент Алексею.
С переменным успехом запись продолжалась около двух недель. Сам Романов, вокал которого звучит на семи песнях из десяти, больше всего намучился с композицией «Я тоже был». Раз за разом его голос напоминал «вопль свердловского панка», и в итоге песня была записана дубля с шестнадцатого. Зато на удивление легко и естественно получилась «Снежная баба» - спетый и сыгранный наиболее непосредственно, вживую, рок-н-ролл, поддержанный активной бит-гитарой, ностальгическим «буги-вужным» басом и а-ля битловскими подпевками «шуби-дуба/у-а/у-а».
«Я до сих пор с дрожью думаю о том, как наши музыканты берутся играть на русском языке
голимый рок-н-ролл, - говорит Романов. - Какой-то элемент пародии и даже самопародии в настоящем рок-н-ролле заключен, а при буквальном копировании получаются убогие вещи. Поэтому мы разукрасили «Бабу» как только могли - чтобы было понятно, что это не всерьез, а хулиганская песня».
Когда альбом был наконец-то записан, он оказался не только без сквозной идеологии, названия и обложки, но даже без четко зафиксированного количества песен. «Тут серьезного нет вообще ничего - начиная с пения птичек в начале, - вспоминает Маргулис. - Тогда мы как-то своеобразно выпили и нам захотелось лесного тепла... После этой записи я понял, что если у команды нет доли иронии - то это не команда».
Помимо десяти песен, записанных в моно-режиме на 45-минутный формат, Сапунов в последний студийный день напел (в сопровождении Кавагоэ и Маргулиса) еще шесть композиций своего приятеля Константина Никольского, включая «Музыканта» и «Ночную птицу». Запись делалась впопыхах, Никольский ее жутко раскритиковал и распространять не велел. Однако альбом пошел гулять по стране сразу в трех (!) версиях: официальной - состоящей из 10 композиций на 45 минут, в смешанном варианте из 16 песен, а спустя год - как двойной альбом, «добитый» еще пятью композициями, записанными «Воскресением» в
студии ВГИКа. Во всех этих разновидностях с трудом разбираются даже сами музыканты. По крайней мере, каждый из них имеет на данный счет собственное мнение.
...Успех записи явился неожиданностью не только для ее участников. Точнее, неожиданным
был даже не успех, а та скорость, с которой альбом стал популярным.
С момента появления новой, еще никому не известной команды прошло всего несколько месяцев, а ее песни уже прочно оккупировали радиоэфир на Moscow World Service и заняли высокие места в первых официальных хит-парадах.
Парадокс заключался еще и в том, что к моменту выхода альбома группа «Воскресение» не успела сыграть ни одного концерта.
«Чтобы команда зазвучала и сыгралась по-настоящему, нужен как минимум год активных выступлений, - говорит Алексей Романов. - Мы, конечно, рассчитывали, что альбом «выстрелит», но не думали, что это произойдет так быстро».

4

Воскресение - Воскресение 1979

Изображение

Мои песни
Так бывает
Друзьям
Случилось что-то в городе моем
Снежная баба
Я тоже был...
Я привык бродить один
Кто виноват
Звезды
В жизни, как в темной чаще

86 mb / 320 kbps


 Скрытый текст. Для просмотра нужно зарегистрироваться
Няма таго, што раньш было...
Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

Лето 1980 года. Ленинград. Только что закончился второй призыв в Афганистан и вскоре начнется Олимпиада. В Госкино приостанавливается закупка иностранных боевиков, советские кинокомедии становятся грустными, а в Питере исчезают продукты. Прогрессивная молодежь болеет Западом, и те, кто не имеет возможности эмигрировать, создают в душе своеобразные заповедники. Пустые бутылки, немытая посуда и разбитые пластинки - более реальны, чем всеобщая реальность.
На смену прозаическому образу жизни - старые дачи, сельские танцы, синема и пригородные электрички - приходит новое сознание. Подрастающее поколение дворников и сторожей бродит вокруг букинистических магазинов, гуляет по лесам в мундирах войск наполеоновской армии или играет рок-н-ролл на развалинах старых замков.
Вскоре после разгона тусовки у лестницы Михайловского замка Майк Науменко получает приглашение записать альбом в студии Большого театра кукол. В то время в ленинградских театрах было принято записывать разных бардов. Поскольку речь шла не о студийной работе с подпольной рок-бандой, а о рок-барде, проработавшем около года в должности техника-радиста, главреж театра отнесся к этой забавной затее с пониманием.
«Сама запись в студии Большого театра кукол состоялась только благодаря главному режиссеру, подлинному мастеру Виктору Борисовичу Сударушкину, рано ушедшему из жизни, - вспоминает старший техник-радист Алла Соловей, выполнявшая часть звукорежиссерской работы во время сессии «Сладкой N». - Сударушкин способен был понять, почувствовать, что в данный момент в стенах его театра происходит некое священнодействие - может быть, не совсем ему близкое и понятное, но необходимое и для музыкантов, и для нас, звукорежиссеров.
Каждый раз Сударушкин давал мне письменное разрешение на «экспериментальную» запись».
«Сударушкин был демократом, - вспоминает инициатор записи Игорь Свердлов, осуществлявший вместе с Аллой Соловей звукорежиссуру «Сладкой N». - Как-то во время сессии он вошел в студию. На пульте стояли стаканы с портвейном. Он запросто опрокинул один вместе с нами, как ни в чем не бывало».
...Как только у Майка появилась возможность поработать в полупрофессиональной студии
(магнитофоны Studer и STM с высокочастотным разрешением на 38-й скорости), он тут же решил зафиксировать все имеющиеся в наличии песни. В худшем случае это было бы полуакустическое «демо», которое могло пригодиться для раскрутки последующих вариантов.
В восьмидесятом году у Майка Науменко еще не было собственной группы, но по поводу записи можно было кое-что придумать. Майк пригласил на сессию гитариста Вячеслава Зорина из группы «Капитальный ремонт», в составе которой Майк периодически выступал в течение 79-го года. Кое-что у них было отрепетировано заранее, а часть программы было решено записывать «без разбега».
С начала июня работа в студии театра на улице Некрасова закипела. На нескольких композициях гитарному дуэту Майка Науменко и Вячеслава Зорина подыгрывал на гармошке Борис Гребенщиков.
Совершенно очевидно, что, когда Майк получил приглашение записаться, он уже «по уши» сидел в материале, основательно поработав дома с магнитофоном. После первых проб Майка слегка лихорадило от полученных результатов.
«Майк начинал запись немного робко, но затем, увидев реакцию операторов и первых слушателей, успокоился и разошелся вовсю, - рассказывает Зорин. - После первой сессии, когда мы вышли на улицу, он сказал удивительно торжественным голосом: «Сегодняшний день прожит не зря».
Зорин вспоминает, что кроме нескольких композиций, в которых Майк накладывал сверху соло-гитару и (изредка) бас, большинство песен было сыграно живьем, причем на каждую из них уходило не больше трех черновых дублей.
«Майк хотел как лучше и боялся портить варианты, - говорит Зорин. - Он предполагал, что некоторые песни будут переделываться в другой раз».
...От этого альбома веяло вдохновением и шестидесятыми. Медленные рок-н-роллы («Седьмое небо») соседствовали с ритм-энд-блюзами («Утро вдвоем») и магнетизмом «Пригородного блюза», в котором строчка «хочется курить, но не осталось папирос» казалась вытащенной из арсенала декадентской поэзии серебряного века. Исполняемая в бешеном темпе, эта композиция выглядела как открытая заявка на панк-рок. В то время «Пригородный блюз» воспринимался как призыв к вооруженному восстанию - не случайно спустя пару лет при литовке в рок-клубе вместо «я сижу в сортире и читаю Rolling Stone» оказалось «я сижу в квартире». Хорошо хоть, что цензоры с улицы Рубинштейна не тронули красивое, но подозрительное слово «папирос». Мало ли, что там могло быть внутри...
Открывала альбом композиция «Если ты хочешь», фактически «свинченная» на генеральной репетиции открытия первого варианта рок-клуба в 79-м году.
Эффектный речитатив и псевдобитловский переход с мажора на минор и обратно на мажор окаймляли сформулированный итог жизненной философии деятеля ленинградской подпольной культуры: «И если хочешь, ты можешь застебать меня!»
Лекарство, изобретенное Майком, оказалось просто наркотиком. Стеб-таблетки «от Майка» ввели в искушение работать «под андеграунд» многих ребят, проживших по большей части в высотных сталинских домах и ни разу в жизни не видавших настоящих очередей и милицейских облав.
...Первую сторону альбома закрывало сразу несколько блюзов. «Если будет дождь» - красивая, немного разорванная по ритму акустическая баллада, «Я возвращаюсь домой» - холостяцкий манифест, сопровождаемый торжественным боем аккордов, и наконец - суперхит «Blues de Moscou», сыгранный при активном участии гитары Зорина и его же репликах («Наливай!»).
Любопытно, что на этом альбоме в композиции «Blues de Moscou» «барышни в столице» пока еще «не любят звезд панк-рока» - а не «музыкантов», как это было в более поздних версиях, когда Майк со страшной силой стал открещиваться от опошлившегося панк-движения. Пока же Майк в гордом одиночестве толкал впереди себя тяжеленную телегу с припанкованным блюзом.
«This is the blues» - анонсировал он на этой сессии очередной рок-н-ролл, называя блюзом все подряд, включая типичный рок и просто баллады. Говорят, он не очень любил корневую африканскую музыку, предпочитая слушать и выращивать белый блюз (хотя финал «Старых ран» и заканчивается реггийным гитарным соло из «I Shot The Sheriff»).
Одним из основных хитов альбома стала композиция «Дрянь».
Эту песню Майк писал в течение целого года и закончил только в 79-м. Многие утверждали, что ее мелодическая линия один в один снята с T.Rex, басовый ход взят у Моррисона, а текст напоминает вольный перевод Лу Рида и полузабытый боевик «Россиян» под названием «Гадость». В частности, Вячеслав Зорин вспоминает, что, сидя как-то вечером в гостях у Майка, он случайно услышал «Дрянь» на английском. «Вячеслав, ты только ничего не подумай», - заволновался Майк. Чего уж тут думать! Майк и Боб, как самые англоязычные из ленинградских авторов, прекрасно знали западную рок-поэзию. Не обязательно было что-либо переводить полностью, если достаточно изучить поэтическую философию или ментальность западных рок-менестрелей и воспроизвести искомое применительно к советскому городскому фольклору или прерванным традициям серебряного века.
Та же «Дрянь» воспринималась впоследствии как гениальная импровизация и со временем стала классикой в репертуаре Майка и «Зоопарка». К слову, в начале 90-х годов право на исполнение «Дряни» было получено от бывшей жены Майка группой «Крематорий», и почти в то же время «Дрянь» была записана Ольгой Першиной - соавтором «Двух трактористов» и боевой подругой «Аквариума» эпохи «Треугольника».
Майк никогда не маскировал источники своего вдохновения, называя Марка Болана и Лу Рида в числе любимых исполнителей. Не случайно также записанная во время сессии в театре кукол
композиция «Страх в твоих глазах» напоминала одну из мелодий T.Rex с пластинки 77-го года «Dandy In The Underworld», а «Я люблю буги-вуги» (с альбома «Белая полоса») в точности копировала «I Love To Boogie» с того же диска Болана - увы, без указания авторства. Для сравнения отметим, что тот же Гребенщиков не постеснялся указать в отношении композиции «Сергей Ильич» из «Треугольника», что это «песня для МБ». Поди догадайся!
...Во время июньской сессии «Сладкой N» Майком было записано еще шестнадцать композиций, не вошедших в альбом и увидевших свет спустя полтора десятка лет на двойном компакте «Сладкая N и другие», выпущенном «Отделением «Выход». Среди этих архивных композиций есть немало любопытных - начиная от нескольких песен «Капитального ремонта» в исполнении Зорина и заканчивая «квартирными» хитами Майка времен «Все братья - сестры»: «Ода ванной комнате», «Женщина» и «Седьмая глава».
Еще одна не вошедшая в альбом композиция посвящалась звукооператору Игорю Свердлову.
Присутствовавший на сессии в театре кукол Андрей Тропилло утверждает, что большую часть «Сладкой N» записывал не Свердлов, а Алла Соловей - поскольку Игорь преимущественно занимался портвейным менеджментом и налаживанием алкогольных контактов. В принципе, об этом поет и Майк в своем посвящении Свердлову: «Допей портвейн - иди домой». Что же касается Аллы Соловей, то для нее эти поиски истины сегодня, по-видимому, не столь уж и актуальны. Ее работа в начале 90-х в качестве пресс-атташе генерала Стерлигова не сильно пересекается с событиями далекого 1980 года.
В заключение несколько слов о главной героине альбома - полумифической Сладкой N, которой посвящалось сразу несколько композиций и существование которой Майк упорно отрицал долгое время.
«Сладкая N - потрясающая женщина, которую я безумно люблю, но при этом я не совсем уверен в том, что она существует в природе... Но, может быть, она и похожа на ту - на обложке», - говорил Майк спустя несколько месяцев после записи альбома в интервью ленинградскому подпольному рок-журналу «Рокси». В реальности прообразом Сладкой N послужила ленинградская художница Татьяна Апраксина, с которой Майк познакомился еще в
1974 году. Интересная внешне, с притягательным внутренним миром и шармом сказочной колдуньи в исполнении Марины Влади, Татьяна была тогда основной музой Майка.
«Майк приходил ко мне в гости один или с кем-нибудь из друзей, скромно составляя маленькую свиту «Аквариума», — вспоминает Татьяна, чей артистический псевдоним был связан с тем, что большую часть жизни она прожила в Апраксином переулке. - Худенький, щуплый, с большим носом, с глазами, блестевшими добродушным любопытством, Майк готов был во всем участвовать и со всеми дружить. Ни одной из своих знаменитых песен он к тому времени еще не написал, хотя уже носил с собой аккуратную тетрадку, в которой закладывались основы будущих хитов. Он мог годами вынашивать одну песню, время от времени вписывая в тетрадку то слова, то фразу, прикидывая разные варианты - как бы составляя мозаику - и подвергая текст постепенной редактуре».
Веер ассоциаций, возникших у Майка после четырех лет дружбы с Татьяной и резко вспыхнувшего, но недолгого романа, развернулся как собирательный образ Сладкой N. В глазах многих Сладкая N стала символом времени не в последнюю очередь благодаря удачно выбранному образу - не менее оригинальному, чем Вера Холодная, и не менее романтичному, чем Прекрасная Незнакомка Блока. В одном из своих поздних интервью Майк выдал очень сокровенное и, пожалуй, самое главное: «Все мои песни посвящены ей...»
С момента женитьбы в 80-м году Михаил Науменко был вынужден ретушировать свою музу, хотя впоследствии не раз пробовал вернуться к этой находке. Еще во время сессии в театре кукол Майк записал композиции «Сладкая N» № 2 («Когда я знал тебя совсем другой») и «Сладкая N» № 3 («Горький Ангел»), да и в ряде поздних песен он неоднократно включал в текст этот образ: «Она спросила меня: «А как же Сладкая N?»/Запечатлев на моем плече финальный укус/И я ответил пространно: «Я влюблен в вас обеих/И меня так сейчас достал мой пригородный блюз».
Как большой поэт, Майк старался избегать в подаче образа Сладкой N полного сходства и автобиографичности. И только небеса знают, насколько получившийся «на бумаге» характер абстрактной женщины соответствовал действительности. «С кем и где ты провела эту ночь, моя Сладкая N?» Все это было не очень похоже на Таню Апраксину, которая незадолго до записи сама стала инициатором разрыва отношений с Майком.
«Я настоящая уже не значила для него то, что он вкладывал в новое содержание моего образа, - говорит Татьяна. - Получилось так, что если бы я его не бросила, он бы не стал звездой. Это точно... Существует некая странность, исходящая, по-моему, от издателей журнала «Рокси». Они как бы наложили запрет на все, что имеет отношение к нашему прошлому. Хотя и Майк впоследствии в новых песнях обращался ко мне, минуя меня».
Уже после выхода «LV», «Уездного города N» и «Белой полосы» женская тема по-прежнему занимала воображение Майка. В самом конце 80-х, встретив в кулуарах спортивно-концертного
комплекса Ольгу Першину, он сказал ей: «Ты знаешь, я придумал цикл песен, звучащих от женского лица. Было бы весьма неплохо, если бы ты их спела».
Доброе лицо Оли осветилось улыбкой. «Майкуша, ты думаешь, у меня не хватает своих собственных?» Она уже давно проживала в Лондоне, но всегда не без гордости заявляла, что ничего не понимает в местной ленинградской конъюнктуре.
А Майк? Пролепетал что-то, подергивая головой. Глаза его не были видны из-за черных очков.

5

Майк - Сладкая N и другие 1980

Изображение

Если ты хочешь
Седьмое небо
Фрагмент
Пригородный блюз
Свет
Утро вдвоем
Если будет дождь
Я возвращаюсь домой
Blues de Moscou (часть 1)
Сладкая N
Блюз твоей реки
Дрянь
Все в порядке
Всю ночь
Позвони мне рано утром
Прощай, детка!

104 mb / 320 kbps


 Скрытый текст. Для просмотра нужно зарегистрироваться
Няма таго, што раньш было...
Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

Первые места на различных фестивалях и призы «за оригинальность мышления» лишь в незначительной степени отражали неординарность такого явления, как студия Уральского университета «Сонанс». Во второй половине 70-х годов «Сонанс» ориентировался на интеллектуально-инструментальный арт-рок с нестандартным применением инструментов басовой группы, скрипкой, флейтой, роялем, акустической и электрической гитарами и сложными барабанными партиями. В концертном варианте к этому уральскому гибриду Emerson, Lake & Palmer, Yes, Сергея Прокофьева и европейской классической музыки ХХ века.
«Идея творчества «Сонанса» состояла в том, чтобы создать мощное и убедительное музыкальное полотно, не похожее ни на одну рок-группу в мире, - с молодежным максимализмом декларировал идеологию проекта один из его создателей, пианист, композитор и аранжировщик Александр Пантыкин. - А нашим следующим шагом должно было стать естественное внедрение русского языка в пропагандируемую нами рок-музыку».
За пять лет работы (76-80 гг.) Пантыкин сумел объединить вокруг себя группу музыкантов, которым в процессе каждодневных репетиций удалось создать уникальный «сонансовский»
стиль, балансирующий на грани современного инструментального рока и традиций классической музыки. Все самое ценное, по-настоящему притягательное и неповторимое, что рождалось в «Сонансе», возникало как феномен коллективного творчества, в котором, помимо Пантыкина, принимали участие гитарист Михаил Перов, басист Игорь Скрипкарь, барабанщик Иван Савицкий, скрипач и пианист Андрей Балашов.
Самого молодого из музыкантов «Сонанса» Андрея Балашова Пантыкин обнаружил в процессе селекционно-профилактического обхода свердловских музыкальных школ. Одноклассник Пантыкина и Савицкого Игорь Скрипкарь начал играть рок-музыку еще во время проживания на территории гарнизона Западной группы войск, расположенного в Восточной Германии. Михаил Перов интегрировался в рок-н-ролл при аналогичных обстоятельствах в братской Чехословакии. Скажем, пожалуй, спасибо колониальной политике войск Красной Армии в Ближней Европе в семидесятые-восьмидесятые годы.
...Роль самого Пантыкина (помимо композиторских и организаторских функций) заключалась в приведении ярких, но не всегда завершенных идей остальных музыкантов к общему знаменателю.
Пиком «дошагреневского» «Сонанса» стала 45-минутная симфоническая фреска «Пилигримы»,
написанная по мотивам одноименного стихотворения Бродского. О реальном потенциале «Пилигримов» сейчас можно только догадываться, поскольку запись этой монументальной работы сохранить не удалось.
«Тогда мы не знали себе цены, - вспоминает Андрей Балашов. - «Пилигримы» были крайне необычной задумкой, впоследствии развалившейся на ряд отдельных пьес. Возможно, у нас просто не хватило сил на столь масштабный замысел и мы схватили вес, значительно больший, чем могли тогда поднять».
В самом конце 70-х под влиянием «Машины времени» (концерт в Свердловске) и первых записей отечественных рок-групп «Сонанс» изменяет свой стиль в направлении упрощения аранжировок и поиска более жестких вариантов звучания. В немалой степени этим метаморфозам способствовал прохладный прием арт-роковой программы «Сонанса» на рок-фестивале 78-го года в Черноголовке. После этого выступления все в группе начали ощущать необходимость новых идей и нового подхода к музыке. Наиболее активным инициатором радикальных изменений стал, как ни странно, не Пантыкин, а тогдашний номинальный администратор «Сонанса» и будущий барабанщик «Трека» Евгений Димов. Димов предложил исполнять музыку с текстами, использовать лидирующий вокал, упростить фактуру композиций и уменьшить число инструментов до традиционного рокерского набора.
В свою очередь, Андрей Балашов оказался первым, кто реализовал подобные замыслы на
практике. В конце 79-го года он написал эпохальную для всего свердловского рока «Песню о Любви», которая для «Сонанса» стала отправной точкой и реальным началом нового музыкального мышления. Эту композицию буквально переполняла грубая мужская сила, и на первый взгляд казалось удивительным, что данная эстетика увлекла именно Балашова - скрипача по образованию, имевшего в музыке дело преимущественно с тонкими материями. К
«Песне о Любви» Балашов самостоятельно написал текст, в котором понятие «любовь» трактовалось с точностью до наоборот - как предапокалипсический утробный стон смертельно уставшего от жизни человека.
«Песня о Любви» глобально повлияла на сознание музыкантов «Сонанса». Вдохновленные открывшимися перспективами, они оперативно сочинили еще несколько композиций в подобном ключе.
«Честный парень» был написан тандемом Перов-Скрипкарь, а «Встречу», «Дискоманию» и «Маленький сюрприз» создал Пантыкин. Тексты этих песен - несколько прямолинейные рассуждения о выборе своего места в жизни - написал поэт Аркадий Застырец.
Поскольку своего текстовика в группе не было, пользовались тем, что имелось под рукой. И хотя новым словом в рок-поэзии назвать это было сложно, тексты Застырца обладали тем достоинством, что сравнительно органично вписывались в сложный ритмический рисунок музыки «Сонанса».
После того, как «скелет» первых пяти рок-композиций был готов, в группе возникло сразу несколько вариантов аранжировок.
Пантыкин предлагал многослойность, ажурность и вычурность в духе раннего «Сонанса», а Перов и Скрипкарь настаивали на утрированном примитивизме, напрямую воздействующем на физиологию и подсознание слушателя.
В итоге основу нового звучания «Сонанса» составили зубодробящие гитарные пассажи, изощренная ритм-секция и таперское пианино, напоминавшее своими кривыми аккордами музыкальное сопровождение к немому кино с его наивно-гротесковыми персонажами. За исключением «Маленького сюрприза», местами смахивавшего на «Собачий вальс», в новых композициях не было ни малейшего намека на пародию. В отличие от утонченного и трепетного раннего «Сонанса» нынешний фасад группы напоминал нечто вроде танка. На смену изысканному орнаменту симфонических фресок пришел тяжелый рок.
«Разница между «Пилигримами» и новой программой была колоссальной, - вспоминает Андрей Балашов. - Это получилось сродни тому, как от архитекторов ждут, к примеру, прекрасных статуй в духе французского классицизма, а когда с фигуры срывают покрывало, там стоит танк Т-80».
Еще одним из сонансовских новшеств данного периода оказалось введение женского голоса. В
«Песне о Любви» впервые проявила свои вокальные возможности Настя Полева - в ту пору студентка Архитектурного института. До этого функции вокалистов в группе выполняли (в различных сочетаниях) три человека - Пантыкин, Скрипкарь и Перов, причем наиболее типичной комбинацией являлось пение в унисон дуэта Пантыкин-Скрипкарь. Долгое время вокал являлся не самым сильным местом в группе, а во время пробной записи «Песни о Любви» тандем Скрипкарь-Перов и вовсе начинал сбиваться на визг. С другой стороны, внутри «Сонанса» ревностно заботились о цельности собственных музыкальных установок и внедрение в состав женщины, мягко говоря, не приветствовалось.
«Меня отпихивали буквально все - начиная от Димова и заканчивая Перовым, - вспоминает
Настя. - На запись альбома, которая началась летом 80-го года, меня попросту не пускали. Но так случилось, что в одну из сессий все вокалисты дружно охрипли и не смогли петь. В конце концов они уступили моим просьбам прослушать женскую версию вокала - тем более что «Песня о Любви» уже была записана с мужскими голосами».
Эффект от прослушивания низкого жутковатого голоса Насти оказался настолько силен, что после внутригруппового тайного голосования было решено оставить версию «Песни о Любви» с заново переписанным женским вокалом. Правда, с бюрократической оговоркой: «как эксперимент».
...Основным действующим лицом в стенах университетской студии на время записи стал звукооператор Александр Гноевых по прозвищу «Полковник». Будучи студентом физико-технического факультета УПИ, Полковник сотрудничал с «Сонансом» с 79-го года. Он начал с фиксации концертных записей группы, затем быстро прогрессировал как звукоинженер и спустя год уже стал настоящим колдуном звука. В студии Полковник воевал за каждый сантиметр звучания, находя при помощи арифметической линейки оптимальные варианты для расположения микрофонов и улучшения достоверности и качества звука.
Например, чтобы определить, как лучше записывать фортепиано, Полковник расчертил мелом заднюю крышку рояля на небольшие квадраты, затем ставил микрофон у каждого из квадратов и заставлял Балашова играть гаммы по всей клавиатуре. Сравнивая около двадцати вариантов звучания, Полковник опытным путем выяснял, в каком квадрате лучше писать верхи, в каком - низы, а в каком - сбалансированный звук.
Так же долго Полковник возился с записью барабанов, требуя от Ивана Савицкого играть «до упора» при разном положении микрофонов.
«Вначале мне казалось, что барабаны необходимо чем-то заглушать, - вспоминает Полковник.
- Потом я почувствовал, что на фирменных пластинках барабаны звучат по-другому, и понял, что инструмент должен дышать и надо обязательно оставлять вокруг него акустическую атмосферу».
Полковник записывал «Сонанс» в технических условиях каменного века - когда сделанный им фузз назывался в журнале «Радио» не иначе, как «ограничитель звука», а вершиной мечтаний казались четырехканальный пульт «Солист» и ламповый 60-ваттный усилитель. Сама запись осуществлялась одним наложением в режиме «моно»: на одну дорожку магнитофона «Тембр-2М» фиксировалась инструментальная часть, а на вторую - сумма вокала и уже записанной первой дорожки.
Примечательно, что Полковник выполнял на этой записи не только функции «санитара леса»,
освобождая звук от ненужных помех и искажений, но и со вкусом выставлял необходимый баланс между вокалом и инструментами. Чувствуя, что в композиции «Дискомания» присутствуют потрясающие музыкальные фрагменты («Deep Purple отдыхают», - считает Полковник), а сам текст звучит не особенно убедительно, он вывел на первый план инструменты. В самом начале «Встречи» Полковник создал эффект «патефонного голоса»
- пение Пантыкина воспринимается так, словно играет старая заезженная пластинка. В «Песне о Любви» были подчеркнуты ошеломляющий вокал Насти и гениальное ритм-энд-блюзовое соло Перова на гитаре.
К осени вся работа над альбомом была завершена. Этот уникальный и безупречно записанный цикл из пяти композиций при более благоприятных обстоятельствах мог бы совершить настоящий переворот в советской рок-музыке. Замкнутая и ни на что не
похожая конструкция со сложной музыкальной фактурой заложила фундамент для развития целого направления в свердловском роке, но осталась практически незамеченной в масштабах страны, вызвав локальные восторги исключительно в среде рок-критиков и серьезных музыкантов. Беда альбома состояла в непродолжительности звучания (менее 30 минут) и в том, что эта работа значительно опередила свое время, продемонстрировав музыкальное мышление, которое выглядит актуальным даже спустя два десятка лет.
...По цензурным соображениям «Песню о Любви» переименовали в «Шагреневую кожу», и
альбом уже под новым названием был разослан в другие города, в частности, в Москву и в Лондон (на радиостанцию ВВС). В Свердловске он почти не распространялся, причем сразу по нескольким причинам. Этот процесс музыканты несколько легкомысленно поручили Димову. Уже в то время Димов был странной личностью - охваченный параноидальными симптомами из серии «преследуемый-преследователь», он начал прятать пленку, объясняя, что «иначе всех посадят».

Еще одной причиной «замораживания» «Шагреневой кожи» стало прекращение деятельности
самого «Сонанса». «Разногласия в группе зрели уже давно, - вспоминает Пантыкин. - Каждый из музыкантов стал достаточно опытным автором и имел собственное мнение, в каком направлении должен развиваться «Сонанс». Неудивительно, что к концу сессии отношения между музыкантами заметно обострились. Причины кризисных разногласий носили не только творческий характер и касались не только аранжировок. В тот момент пресловутый «человеческий фактор» раздулся в группе до необъятных размеров и, по образному выражению Пантыкина, «начал цвести пышным махровым цветом». Все закончилось тем, что осенью 80-го года «Сонанс» прекратил существование, распавшись на две группы. Пантыкин (вместе с Савицким) организовал «Урфин Джюс», а Димов, Балашов, Перов, Скрипкарь и Настя создали группу «Трек», тяготеющую к более жесткой и минималистской музыке. Несложно догадаться, насколько непростыми и напряженными были на первых порах отношения между музыкантами этих команд. Дело порой доходило в буквальном смысле до драк - но это уже совсем другая история.

6

Сонанс - Шагреневая Кожа 1980

Изображение

01. Встреча
02. Честный парень
03. Дискомания
04. Маленький сюрприз
05. Песня Любви (Шагреневая Кожа)

40 mb / 320 kbps


 Скрытый текст. Для просмотра нужно зарегистрироваться
Няма таго, што раньш было...
Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

Этот альбом появился вскоре после официальной ликвидации «Пропеллера» - одной из первых советских панк-групп, созданной в Таллине в конце 79-го года. Студийная работа являлась неотъемлемой частью этого проекта - первые записи делались с самого начала существования «Пропеллера», а о завершении творческого процесса известило распоряжение о запрете ансамбля. Таким образом, на всю эту историю ушло шесть месяцев: с весны до начала осени 1980 года.
В Эстонии о концептуальных магнитоальбомах тогда никто не думал. Данная подборка песен была порождена не только уникальным стечением обстоятельств, но и своеобразными условиями эстонского быта и полным отсутствием представления об особенностях советской рок-жизни. Участников «Пропеллера» - музыкантов довольно известных и вполне профессиональных - тогда объединила и вдохновила идея сотворить нечто модное и панк-роковое. В качестве исходного материала был выбран не пропитанный нигилизмом британский панк, а прикольные игры соседних финнов, воспринимавших новое направление как очередную издевательскую форму интеллектуального протеста. Учитывая, что речь идет о панках, слово «интеллектуального» можно поставить в кавычки.
Образцом для опусов «Пропеллера» послужили финские музыканты вроде Эппу Нормали (сатирический панк-рок с псевдополитической окраской) и хельсинкская рок-группа «Победа», которая отражала в песнях темные стороны жизни финского пролетариата.
Пропеллеристы к своей панк-пародии отнеслись максимально серьезно и без тени иронии начали творить музыку. Основной упор делался на тексты, которые добывались музыкантами из сборников официальной поэзии. К примеру, в основу текста композиции «Еще вчера» был положен эстонский канонический вариант перевода битловской песни «Yesterday». Проигрыш на флейте давал подсказку на то, «откуда дует ветер», тогда как сама мелодия представляла собой утяжеленный вариант сырого и не по-прибалтийски диковатого панк-рока.
В остальных песнях использовались либо стихи эстонских поэтов, либо собственные тексты, стилизованные под детскую поэзию. Позднее аналогичные варианты соединения текстов известных поэтов с собственной рок-музыкой практиковались ленинградскими «Странными играми», рижским «Цементом», московскими «Веселыми картинками» и «Николаем Коперником». «Пропеллер» в подобных экспериментах оказался одним из первопроходцев, впрочем, как и во внедрении в некоторые из своих мелодий пародийного обыгрывания западных хитов. Так, композиция «Veel uks Linda» («Еще одна Линда») начиналась и заканчивалась цитатой из шлягера «Quando, Quando, Quando» (популярного в Эстонии в начале 70-х годов в исполнении Тони Рениса), а еще в одном фрагменте воспроизводилась мелодическая линия из «One Way Ticket», известной в России как «Синий иней» в исполнении «Поющих гитар».
Состав «Пропеллера» по эстонским меркам подобрался чрезвычайно сильный: вокал - Урмас Алендер, гитары - Айн Вартс и Рихо Сибул, бас-гитара - Прийт Куулберг, флейта, саксофон, вокал - Пеетер Малков, ударные - Иво Вартс, звук и вокал - Пеетер Мяритс. Все они были в эстонской рок-музыке людьми достаточно известными и ранее себя уже проявившими. Вообще сама идея зарождалась на базе творчества классиков эстонского рока - группы Ruja, в
которой большая часть музыкантов до этого и играла. На раннем этапе своего рода эпицентром «Пропеллера» являлся вокалист Ruja Урмас Алендер, и поначалу весь проект строился вокруг него.
Но затем каждый из музыкантов начал потихоньку привносить в музыку что-то свое, и, как обычно бывает в таких случаях, автор песни автоматически становился и ее исполнителем.
Уникальным явлением был вокальный опыт Пеетера Мяритса, который, оставаясь одним из
самых известных в Эстонии звукорежиссеров, исполнял в «Пропеллере» значительную часть репертуара. Интересно, что никогда после этого «эстонский Тропилло», в одиночку создавший саунд таллинского рока, в подобные вокальные игры не играл и, работая с другими проектами, никогда в них не пел и на сцене не появлялся.
Особую пикантность ситуации придавало то обстоятельство, что незадолго до описываемых событий Мяритс устроился работать звукооператором на эстонское радио. В его распоряжении оказалась шикарная по тем временам студия с профессиональным микшерным пультом, 8-канальным магнитофоном и неплохим набором необходимого оборудования в виде, например, огромного блока для реверберации. В этой студии записывался весь цвет эстрадного официоза, и более оснащенного места в республике на тот момент не было.
К студийной работе «Пропеллер» приступил через несколько месяцев после своего рождения
и в течение всего лета записывал песню за песней. Работали, естественно, ночью, поскольку днем в студию никого бы просто не пустили. На радио существовала общепринятая процедура предварительной регистрации у редактора и заказа смен на полгода вперед - причем явно не для рокового репертуара. Но ночью тайным хозяином всего технического богатства становился Пеетер Мяритс, и под его покровительством музыканты потихоньку просачивались в студию.
Единственной не до конца решенной проблемой оставались ночные вахтеры. С устрашающими пистолетами на боку они, словно призраки, бродили по коридорам официально не работавшего в это время радиоцентра. Поэтому Мяритс выбирал для записи те ночи, когда на дежурстве находились более-менее сговорчивые сторожа. Но и в этом случае приходилось держаться тихо и работать за закрытыми дверьми. За ночь записывали одну-две песни, а сами студийные сессии с неопределенной регулярностью продолжались в течение всех летних месяцев.
Первой в списке стояла песня «Банкрот», саунд которой несколько отличался от остальных в
силу определенной неопытности (это была первая самостоятельная запись Мяритса) и отсутствия четкого представления о желаемом результате. Зато потом все выровнялось, и Мяритс считает уровень последующих шедевров вполне приемлемым и более-менее стандартным - в хорошем смысле этого слова. Вообще качество альбома было настолько непривычным для эстонского рока тех лет, что по городу поползли слухи о якобы полученных из Финляндии фонограммах, на которые «Пропеллер» только наложил вокал.
Писали сразу все инструменты, одновременно подключая их к многоканальнику, и только вокал накладывался отдельно.
При записи инструментальной фонограммы два микрофона ставились к ударным, один канал отводился для баса, два - для гитар, и даже оставался еще запас. Особых требований к звуку никто не предъявлял - все же это был панк. Поэтому делали, что получится, но, правда, в несколько проб.
...По ходу записи в группе появился новый вокалист - легендарный князь Пеетер Волконский,
потомок хорошо известной в России дворянской фамилии, отец которого эмигрировал в свое время во Францию. Волконский-младший был страстным поклонником Led Zeppelin и тут же начал вносить некоторую сложность в непритязательную музыкальную палитру группы. Первоначально он дополнял Алендера, а потом и вовсе заменил его, причем об истинных причинах данной рокировки участники проекта не распространялись даже спустя полтора десятка лет. Напомним, что судьба Алендера сложилась трагично: он погиб на печально знаменитом пароме «Эстония», затонувшем осенью 1994 года на пути из Таллина в Стокгольм (к тому моменту Алендер уже постоянно жил в Швеции).
...На одну из ночных сессий не смог прийти барабанщик Иво Вартс, и на замену ему пригласили Харри Кырвитса, который отыграл партии ударных в композиции «Звуковой голод». Как и большинство музыкантов «Пропеллера», Кырвитс принадлежал к числу мастодонтов эстонского рока, но в данном проекте его роль ограничилась разовой студийной акцией и отдельными концертными междусобойчиками.
Как правило, концерты «Пропеллера» сопровождались значительными дозами алкоголя - неудивительно, что после окончания выступлений буйного по характеру Волконского попросту «доставляли» по месту жительства. Зато к студийной работе музыканты относились совершенно иначе и студийное время действительно ценили. Тем более все помнили о том, что за стенами постоянно маячила тень Абсолютного Вахтера. Правда, на первую запись Пеетер Малков все-таки умудрился прийти невероятно пьяным. Его посадили на стул и предложили сыграть запланированное саксофонное соло - авось что-нибудь получится. На уровне подсознания, без всякой подготовки и связи с окружающей действительностью Пеетер сымпровизировал, чем привел окружающих в неописуемый восторг. Его ликеро-водочный полет на саксофоне вошел в альбом - получился настоящий панк.
Общую обстановку в студии Пеетер Мяритс определяет как «вполне нормальную». Никаких серьезных трений, столкновений или конфликтов никто не помнит. И если на концертах молодой Рихо Сибул (впоследствии - лидер, идеолог и поющий соло-гитарист ритм-энд-блюзовой группы Ultima Thule) еще мог проявлять свою юношескую прыть и капризность, то в студии он был, что называется, тише воды, ниже травы. А остальные всегда относились к проекту с пониманием его значимости (пока были трезвыми, разумеется).
К лету 80-го года группа стала чрезвычайно популярна, и хотя песни «Пропеллера» попадали в официальную фонотеку эстонского радио лишь фрагментарно, находилось немало друзей-редакторов, которые запускали их в эфир в частном порядке.
Интересен случай, когда записанная ночью «Зимняя песня» уже в полдень следующего дня прозвучала в эфире. Надо сказать, все это происходило без всяких худсоветов - в Эстонии такое было возможно. Но некоторые из работ умудрились пройти всю процедуру торжественной приемки и на несколько месяцев получили законную прописку в общедоступной и разрешенной к использованию фонотеке.
Веселье закончилось довольно быстро. В сентябре во время футбольного матча между командами радио и телевидения кому-то из чиновников не понравилось поведение болельщиков, и он волевым решением запретил обещанное в конце шоу выступление
«Пропеллера». Озверевшая молодежь ринулась переворачивать трамваи и бить стекла милицейских машин. Музыкантов «Пропеллера» тут же обвинили в провоцировании беспорядков, а их записи были срочно изъяты из фонотеки.
Приказом от первого октября 1980 года все треки «Пропеллера», находившиеся в архивах
эстонского радио, были уничтожены и стерты. Частично они сохранились лишь в спецфондах под грифом «образец стиля» - как пример творимого безобразия и без права звучания в эфире. Случайно пропущенная в одну из передач песня «Пропеллера» стоила выпускавшему редактору (точнее, редакторше) рабочего места. А Мяритс еще долго ходил по кабинетам, писал объяснительные, но с работы почему-то не вылетел.
Как выяснилось позднее, героическая борьба чиновников велась лишь с копиями. Оригиналы с фонотекой и рядом не лежали, а хранились у Мяритса дома.
Активное тиражирование записей началось уже после смерти «Пропеллера», а порядок песен определялся случайной последовательностью на единой студийной пленке-рулоне со скоростью 38 оборотов. И лишь намного позже музыканты собрались вместе и общими усилиями разложили композиции в соответствии с какой-то логикой, а также добавили звучавшие только на концертах стихи в исполнении Волконского.
Некоторые песни группа записать так и не успела, но «в живых» остался концертный вариант их исполнения, сделанный во время рок-фестиваля 80-го года в Тарту. Эти концерты записывались на технике эстонского радио, что позволило музыкантам «Пропеллера» дополнить имевшиеся студийные заготовки концертными версиями двух песен, которые группа не успела зафиксировать во время сессии и с которыми жалко было расставаться. Одной из таких композиций была маршеобразная зарисовка «Die Voche», во время исполнения которой
Волконский кричал со сцены понемецки: «Die!», а публика отвечала: «Voche!» Провокация была налицо, хотя текст песни всего лишь содержал перечисление дней недели. Воспаленному однопартийному мозгу функционеров от культуры в этой композиции небезосновательно виделась аллюзия на фашистские военные марши. Можно только представить, что бы произошло в 80-м году на рок-фестивале в Тбилиси, если бы туда вместо «Магнетик бэнд» отправился выступать бескомпромиссный «Пропеллер». Забудьте про тбилисских лауреатов, забудьте про «Аквариум»...
Справедливости ради стоит заметить, что «Пропеллер», в отличие от тех же «Магнетик бэнд», не был активно ориентирован ни на местный, ни, тем более, на русскоязычный рынок. Похоже, что музыканты никогда и не ставили перед собой задачи быть понятыми. Вместе с тем эффект короткой, но шумной истории «Пропеллера» был настолько велик, что в Таллине шутили: в аэропорту со всех самолетов поснимали пропеллеры, чтобы ничто не напоминало о злосчастном коллективе. Но записи то остались...

7

Propeller - Пropeller 1980

Изображение

01 - Eila veel
02 - Uks sona
03 - Veel uks Linda
04 - Peniluubi blues
05 - Mona-Lisa naeratus
06 - Oo, kaunis naine
08 - Pankrott
09 - Talvelaul
10 - Kiisulaul
11 - Punker
12 - Pankrannik
13 - Die Voche
14 - Helinalg

39 mb / 128 kbps


 Скрытый текст. Для просмотра нужно зарегистрироваться
Няма таго, што раньш было...
Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

Что бы ни говорили, но по количеству нереализованных ситуаций «Мифы» способны были дать фору многим рок-группам обеих столиц. Они взяли впечатляющий разгон в 73-75 годах, легко выиграв первые места сразу на трех рок-смотрах в Ленинграде, Москве и Таллине. Первоначально они подавали большие надежды и в течение нескольких лет уверенно входили в ленинградский top-5, однако извлечь из своего звездного статуса какие-то конкретные результаты им так и не удалось.
Тем не менее питерские фаны просто молились на них, и когда группа во главе с вокалистами Геннадием Барихновским (бас), Сергеем Даниловым (гитара) и Юрием Ильченко (гитара) была в ударе, равных им на концертах просто не было.
«Мифы» были раскованны и уверены в себе, непринужденно держались на сцене, не брезговали всевозможными кайфами, в результате чего за чрезмерное потребление идеалов хиппизма Данилов в 77-м году оказался в тюрьме.
«Мифы» играли хиппистскую бит-музыку с реверансами в сторону блюза и реггей. Они обладали очарованием новоиспеченных рок-звезд, которые якобы не знают себе цену, но при этом никогда не пытаются дезориентировать собственных слушателей и запудрить им мозги всевозможными псевдоэкспериментами.
В своих мемуарах Андрей Макаревич вспоминает, что после «Мифов» «Машина времени»
просто боялась выходить на сцену. Маргулиса тогда выволакивали из-за кулис силой, и в этом была своя сермяжная правда жизни.
Скорее всего, современный слушатель не нашел бы в их звучании ничего выдающегося. Упрощенный хард, местами - с поддержкой духовой секции и традиционными для того времени темами песен: одиночество, бытовые зарисовки и неудовлетворенность положением дел с намеком на социальный протест.
Строчки типа «мы одиноки и труден наш рейс к счастью и свету/душу и счастье залапали здесь, словно монету» однозначно расценивались как стремные, поэтому на концертах группа была вынуждена посвящать композицию «Мы одиноки» декабристам. Для сравнения заметим, что в то же самое время не менее острую песню «Черно-белый цвет» «Машина времени» постоянно исполняла без каких-либо хитроумных предисловий.
Когда всеобщее увлечение «Машиной времени» стало постепенно сходить на нет, а интерес к «Аквариуму» еще не расцвел, группой заинтересовался Андрей Тропилло. Благодаря такому сотрудничеству «Мифы» оказались чуть ли не единственными из питерских рок-динозавров 70-х, которые в отличие, скажем, от «Россиян», «Санкт-Петербурга», «Аргонавтов» и «Большого железного колокола» все-таки сумели на пике своей формы записать полноценный альбом.
С 79-го года Тропилло переключается с организации полулегальных концертов на студийную
работу. На третьем этаже здания бывшей женской гимназии, переделанного в Дом юного техника Красногвардейского района, Тропилло оборудовал студию, в которой сразу же попытался записывать питерские рок-группы. Свои первые студийные эксперименты он начал проводить с вокалистом и клавишником «Мифов» того периода Юрием Степановым, а также с Ольгой Першиной, которая через пару лет приняла участие в записи аквариумовского альбома
«Треугольник».
В 80-м году Тропилло начинает работать в студии с золотым составом «Мифов». К этому времени группа распрощалась с духовой секцией и эмигрировавшим в Англию Степановым, зато в нее вернулся досрочно вышедший из тюрьмы Данилов. К тому же на данную сессию был приглашен из «Землян» пилигрим Ильченко, успевший за последнюю пару лет переиграть в «Машине времени» и на танцах, собрать и развалить питерскую группу «Воскресенье» (не путать с московской) и в результате «личной аварии» оказаться в бэнде у Владимира Киселева.
...Перед началом сессии Тропилло и «Мифы» находились в одинаково незавидном положении студентов-стажеров. У Тропилло фактически не было опыта студийной работы - в его звукооператорском активе находились лишь записи, сделанные с пульта на концертах «Машины времени» и Владимира Высоцкого. В свою очередь, «Мифы» после триумфа на Таллинском рок-фестивале записали в студии Эстонского телевидения свой основной хит «Мэдисон стрит», который, усиленный примитивным видеорядом, транслировался затем на Прибалтику в виде допотопного видеоклипа. На этом студийные достижения заканчивались.
Другими словами, всем в студии Дома юного техника пришлось осваивать азы звукозаписи с нуля.
«Тогда перед нами стояла задача не только доказать, что можно записывать рок-н-ролл на русском языке, а показать, что в наших нищенских условиях можно записывать рок-н-ролл вообще», - вспоминает Тропилло.
Музыканты «Мифов» вспоминают, как для того, чтобы найти винты с определенной резьбой для крепления динамиков, им приходилось вывинчивать их прямо из дверей Ленинградского метрополитена, поскольку ни в каком другом месте винты аналогичных параметров найти было нельзя.
Тропилло, заменив местный монопульт и прочее пионерское говно на самодельную аппаратуру, собранную вручную из запчастей к военной технике, принялся записывать «Мифы» на два магнитофона «Тембр-2М», в которых традиционная 19-я скорость была переделана на 38-ю.
«Весь первый год работы в студии я записывал не только музыку, но и каждый свой шаг, - вспоминает Тропилло. - У меня был детский «Дневник пионера», в котором я фиксировал положение ручек эквалайзеров, уровень ревербератора и вообще записывал каждое свое движение. В какой-то момент я хотел получить оптимальный результат и затем к нему вернуться. Позднее я прекратил вести этот дневник, поскольку понял, что лучший результат находится в голове - он более гибкий и во многом основывается на интуиции и личном опыте».
«Мифы» записывались методом наложения, когда поверх «болванки» (бас Барихновского плюс ударные Дмитрия Фогеля) накладывались гитара Данилова, клавишные Дмитрия Калинина и
только потом - вокал. Во время записи в наушники вокалистам вкладывались большие куски ваты.
Это новшество, неведомое западным студиям, объяснялось тем, что регулятора громкости в наушниках не было и любое включение подзвучки давало такой щелчок, что существовал реальный шанс оглохнуть.
Как и всякий не признающий авторитетов технарь, Тропилло утверждал, что при двух перезаписях особых потерь в качестве быть не должно. Тем не менее после второй накладки немного проваливались барабаны, а после третьей несколько песен вообще ушло в брак.
...Удивительно, что основу студийной премьеры составили не самые сильные композиции группы. Из запасников «Мифы» извлекли все собственные достижения эстрадного характера, заполнив ими почти половину объема. Второй просчет состоял в том, что открывала альбом откровенно слабая «Песнь о дружбе», написанная клавишником Дмитрием Калининым «на стихи каких-то немецких поэтов - чуть ли не Гете». И лишь благодаря рок-классике «Мифов» - такой, как «Земляничные поляны», «Дорога домой», «Шок», «Черная суббота» и «Блюз бродячих собак», эта работа начала приобретать характерные для группы очертания. «Земляничные поляны» («Исчезли в облаке тумана все голубые города/И земляничные поляны остались в детстве навсегда») были сочинены Барихновским за год до этого и как бы отсылали слушателя к творчеству Джона Леннона и Ингмара Бергмана одновременно - идеалистической атмосфере шестидесятых. По ритму эта композиция представляла собой нестрогий реггей, размытый блатной основой (ум-ба, ум-ба), в которой минорные и мажорные аккорды красиво чередовались по мелодии. По воспоминаниям автора, песня была сочинена за четыре часа и, пожалуй, действительно могла быть отнесена к разряду гениальных. В те времена она вполне законно претендовала на титул «гимна поколения» и до сих пор производит сильное впечатление.
На второй стороне альбома после шуточного кантри «О спорте» шли два шикарных блюза: «Дорога домой» и «Блюз бродячих собак» (название последнего всплыло впоследствии в репертуаре группы «Секрет»). «Блюз бродячих собак», точно так же, как первую и последнюю композиции альбома, исполнял ветеран Ильченко.
Вокал на остальных семи песнях принадлежал Барихновскому. «Черная суббота» - пожалуй, самая народная из всех песен мифовского репертуара - начиналась с разговорного дайджеста
(«Так, мальчики...»), смеха и бодрого многоголосья: «Завтра - черная суббота/Черная суббота, а я тому рад!» По музыке некоторые фрагменты «Черной субботы» навевали воспоминания о Beatles и Creedence, но все в целом (как и в других подозрительных местах) ни на что конкретное не походило.
Оригинальности саунда группы во многом способствовали звуки живого пианино с кнопками на молоточках, а также гитарные партии, которые в исполнении Данилова получались необычайно вкусными. «В каком-то отношении я эстет, - говорил впоследствии Данилов. - Если есть гитара, то ты должен уметь на ней играть. Иначе пиши стихи. В первую очередь должна быть музыка». Будучи максималистом по жизни и считая все питерские рок-группы «полным дерьмом», он обладал фирменным уровнем гитарной техники и пытался при помощи аранжировок обрести в музыкальном материале «Мифов» нечто большее, чем предусматривалось жанром. Пропущенный через дисторшн звук на всех композициях придавал самопальной гитаре Данилова эффект фирменной примочки Gibson Les Paul, а сыгранные им наложением в припеве «Одиночества» три гитарных соло превращали этот тяжелый рок-н-ролл в настоящий тайфун регионального масштаба.
Финальным номером на альбоме шел «Шок», известный за пределами Ленинграда благодаря
«Машине времени», часто исполнявшей его на концертах. В музыкантской среде даже велись разговоры о том, что сам Макаревич пытался сочинить нечто подобное, но не сложилось. Это произведение, построенное на синтезе рока и фокстрота, иллюстрировало тягу российских авторов к кабаре. Написанный Барихновским в 74-м году, «Шок» демонстрировал, какие нераскрытые возможности присутствовали в музыкальном багаже «Мифов». Эта композиция на несколько лет предвосхитила цикл аргентинских песен Миронова и глобально предшествовала «Браво». Примечательно, что на ее записи в проигрышах шла партия, пропетая «на губах» в пустую вазу. Подобный трюк - но уже со стаканом - имел место и в «Черной субботе», когда Данилов подавал реплики-подпевки «ха-ха с умницей-женой» в пустую стеклотару.
Осуществляя запись в несколько рывков, «Мифы» в районе 81-го года закончили работу над альбомом, который впоследствии из-за нестандартного метража в 36 минут распространялся либо в урезанном варианте, либо на 150-метровых катушках на девятой скорости. Из-за неопытности и множества нелепых обстоятельств в «Дорогу домой» не попали три самые мощные композиции «Мифов». Хит 73-го года «Чикин-Фликин» не был включен в альбом по соображениям «заигранности», а «Мы одиноки» - из-за якобы стремных текстов. Совсем дурацкая история произошла с «Мэдисон стрит», которая переживала в те времена свой второй триумф. Ее мелодию вместе с аранжировкой включил в свой репертуар известный поп-композитор Мигуля и, заменив слова, сотворил официальный поп-шлягер «Каратэ». Судиться с ним «Мифы» не стали, но факт плагиата этой песни лауреатом комсомольских премий повлиял на решение группы не включать ее в альбом.
Прозрение наступило через пару лет, когда на очередном фестивале ленинградского рок-клуба
«Мифы» поделили с «Аквариумом» второе место, пропустив вперед только «Мануфактуру».
Вдохновленные этим успехом, музыканты решили записать второй альбом - с учетом допущенных ранее недостатков и идеологических компромиссов. В студии Тропилло были сделаны пробные записи «Мэдисон стрит» и «Мы одиноки» с неудачно переделанными опасными строчками. Но вскоре звукорежиссер начал пропускать назначенные им самим смены, и в итоге этот проект развалился.
Возвращение «Мифов» состоялось лишь в конце 80-х годов, когда группа записала два альбома (один - в студии у Вишни) и сыграла серию концертов на крупных рок-фестивалях. Говорят, что среди всех подзабытых ветеранов они выглядели наиболее эффектно.

8

Мифы - Дорога Домой 1981

Изображение

Песнь о дружбе
Земляничные поляны
Одиночество
У камина
Не будь таким ленивым
О спорте
Дорога домой
Блюз бродячих собак
Черная суббота
Шок

73 mb / 320 kbps


 Скрытый текст. Для просмотра нужно зарегистрироваться
Няма таго, што раньш было...
Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

Достойно выбравшись из лохматых семидесятых с нашумевшим «тбилисским шлейфом», «Аквариум» накануне «Треугольника» представлял собой полумифический проект, который, по определению его участников, напоминал маленький пиратский корабль, плывущий по океану познания. Музыканты воспринимали «Аквариум» как некое ателье искусств, стимулом для творчества в котором служило все - от Гоголя до Товстоногова и от Кировского театра до фильмов Антониони, демонстрировавшихся в ДК Кирова на Васильевском острове.
Осенью 80-го года после нескольких лет бродяжничества у «Аквариума» наконец-то появилась возможность записываться в только-только начавшей функционировать студии Андрея Тропилло. Вскоре на ней был записан «Синий альбом», сделанный классическим составом раннего «Аквариума» (БГ - Андрей «Дюша» Романов - Всеволод Гаккель - Михаил «Фан» Васильев) и ознаменовавший собой начало официальной альбомографии группы.
После появления студии и выпуска «Синего альбома» у «Аквариума» в определенной степени
оказались развязанными руки, и к середине 81-го года группа приступила к записи сразу трех альбомов: «Электричества», «Акустики» и «Треугольника». Все они создавались в течение весны и лета, причем строгих разграничений: «сегодня работаем над «Треугольником», а завтра - над «Электричеством» не было. Принципиальное отличие было лишь в том, что «Акустика» и «Электричество» воспринимались как программные альбомы, а «Треугольник» являлся своеобразной отдушиной, эдаким love child. Его большая часть была придумана в паузах между сессиями, во время походов в кофейню или в процессе ожидания постоянно опаздывавшего на несколько часов Тропилло. В частности, во время одного из подобных технических перекуров Гребенщиков вместе с Дюшей и Гаккелем сочинили мелодию песни «Корнелий Шнапс», текст которой был уже написан.
«В репертуаре «Аквариума» все композиции делились на более или менее серьезные и те, которые можно было назвать песнями абсурда, - вспоминает Гребенщиков. - Многие из них копились давно... Такого рода неоголливудскими вещами я начал заниматься еще во времена обучения в университете. Но только теперь у меня появилась возможность со спокойной совестью выпустить накопившийся абсурдистский пар - при условии, что параллельно будет еще записываться что-то серьезное».
«У императора Нерона/В гостиной жили два барона/И каждый был без языка/Что делать - жизнь нелегка» - голос БГ звучал вкрадчиво на фоне трепетной флейты Дюши.
Темы к «Треугольнику» подбирались на удивление легко. Примерно половина песен была
написана на стихи одного из основателей «Аквариума» Джорджа Гуницкого. Такие тексты, как «Хорал» («Что лучше, пена или дом...»), «Марш», «Крюкообразность», «Поэзия», «У императора Нерона», «Мой муравей» создавались Гуницким еще в середине 70-х и особого успеха тогда не имели. Даже близким друзьям «Аквариума» эти вещи казались в ту пору дикими и надуманными. По воспоминаниям Гребенщикова, в 73-м году решительно никто не понимал, для чего такой бред, как «Мочалкин блюз», может быть вообще написан...
Часть песен («Матрос», «Сергей Ильич», «Миша из города скрипящих статуй») была придумана Гребенщиковым во время поездок в городском транспорте.
«Направляясь в студию, я четко знал, что сегодня мы будем делать какие-то конкретные записи, - вспоминает Гребенщиков. - Но по дороге у меня от веселья возникала новая песня. Поэтому когда я приходил в студию, то говорил: «Забудьте все, что мы собирались делать сегодня. Давайте вот такую новую штуку попробуем... У кого есть идеи?»
Идей, как правило, возникало великое множество. К примеру, «Крюкообразность» сначала была записана с барабанной дробью, боевым фортепиано и Дюшей в качестве вокалиста. Он пытался исполнять ее в манере Эрнста Буша - немецкого певца, антифашистские марши которого любили транслировать по советскому радио в 30-х годах. Пока Гребенщиков в соседней комнате дорабатывал «Графа Гарсиа» из «Акустики», музыканты сгрудились вокруг рояля и изобретали дополнительные варианты «Крюкообразности». В итоге ее спела Ольга Першина (Протасова), сыгравшая также в ряде вещей на пианино и придумавшая мелодию к «Двум трактористам».
Еще один типичный пример - композиция «Поручик Иванов», в середине которой была совершенно другая мелодия, по воспоминаниям музыкантов, «очень красивая». Неожиданно эту песню решили записать с импровизированным оркестром (с Володей Козловым из «Союза любителей музыки рок» на гитаре) - с ходу и абсолютно без репетиций. Получившийся полуджазовый вариант понравился всем и его оставили.
Управлял этим ансамблем впервые приглашенный на запись «Аквариума» джазово-авангардный пианист Сергей Курехин, который, по воспоминаниям музыкантов, «навел тогда в студии клавишного блеска».
«При мне записывался опус «Поэзия», - вспоминает создатель обложки «Треугольника» Вилли Усов. - Больше хохотали, чем работали. Просто надрывались от смеха. Гребенщиков что-то бряцал на рояле и при этом говорил: «Финская баня, где ты сгоришь?»
Затем пленка переворачивалась и подклеивалась задом наперед и финская баня «горела» наоборот.
Потом все сидели и слушали «арокс, арокс, штер». Это было здорово». «Курехин играл на фортепиано, Кондрашкин - на барабанах, Фан бухал на басу, находясь в другой комнате в наушниках, включенных напрямую в пульт, - вспоминает Гребенщиков о том, как записывался «Мочалкин блюз». - Я пел и вился вокруг микрофона... Когда поешь, выделываешь из себя все что угодно. Рядом стоял пионер с отвисшей челюстью и смотрел, как взрослый дядя ведет себя так, словно Мик Джаггер на кислоте. Зрелище было незабываемое, в особенности - глазами школьника... Его звали Леша Вишня».
Основная часть работы сопровождалась эйфорией от бесконечных экспериментов и находок.
В промежутки между разными по характеру песнями музыканты вставляли бракованные треки, резервные фрагменты или взятые с какого-то комплекта учебных пластинок грохот грома, пулеметную стрельбу, голоса животных. Из, казалось бы, раздробленных номеров «Аквариум» создал идеальный концептуальный альбом.
«Понятие концептуальности изначально присутствовало во всех ранних альбомах «Аквариума» - начиная с «Притч графа Диффузора» и «С той стороны зеркального стекла», - считает Дюша
Романов. - Именно в них зарыта природа «Треугольника» и более поздних работ. Оттуда это идет и оттуда это используется».
Говоря о многогранности «Треугольника», необходимо отметить еще как минимум две композиции, во многом свидетельствующие об истинных пристрастиях участников «Аквариума». Музыкальная фактура песни «Сергей Ильич» представляла собой кавер-версию мелодии Марка Болана «Cat Black». Сочиненная Дюшей и Александром «Фаготом» Александровым необыкновенно хрупкая инструментальная композиция «Гиневер» была навеяна знаменитым кельтским эпосом - циклом легенд о Короле Артуре и рыцарях Круглого стола. (Год спустя в финале альбома «Табу» музыкантами будет сыгран эльфийский по духу инструментальный номер «Радамаэрл», а на поздних альбомах «Аквариума» кельтская тема получит еще более глубокое развитие.)
...По мере приближения к финалу записи музыканты «Аквариума» полностью освоились в студии Дома юного техника. Они в совершенстве изучили безграничные технические возможности магнитофона «Тембр 2М», используя его по максимуму. В одной из песен, где Гаккель играл на виолончели, пленку на магнитофоне слегка придерживали пальцами - для лучшего «подвывания» звука.
При помощи обнаруженного на «Мелодии» допотопного блока эффектов (огромная машина на
колесах) на «Начальнике фарфоровой башни» и в других вещах накладывались шумы, а также изменялся объем звучания перкуссии, издававшей в результате специальный «булькающий» звук.
«Перефразируя поговорку, мы использовали все, что движется, - вспоминает Дюша. - Как только в голову приходила какая-то идея, нам сразу же хотелось посмотреть, что из этого получится. Мы не случайно заявляли о себе, что постоянно находимся в состоянии эксперимента».
К примеру, в композиции «Миша из города скрипящих статуй», посвященной популярному в
кругах питерской богемы носителю аутентичного фольклора журналисту Михаилу Шишкову, музыканты изобрели идею имитации завываний ветра. Флейта направлялась прямо внутрь рояля, у которого в этот момент была нажата педаль и отпущены струны. Делалось это для большей реверберации - спущенные струны начинали резонировать (по принципу ситара) и создавали специфический гудящий фон.
...По воспоминаниям Тропилло, последним приходил на запись Дюша - примерно за полчаса до окончания. В тот период он встречался с барышней из Польши, поэтому где-то минут через пятнадцать начинал волноваться: «Могу ли я хоть раз в году позвонить жене в Польшу?», после чего в считанные секунды покидал студию. В момент записи «Миши из города скрипящих статуй» Дюша в очередной раз отсутствовал, и вместо него на блок-флейте сыграл сам Тропилло.
...После завершения сессии (август 81-го года) Гребенщиков всерьез задумался о названии и оформлении альбома. Первоначально эту работу планировали назвать «Инцест», и лишь впоследствии в просветленном абсурдистском сознании БГ возник треугольник - исключительно в качестве символа. Что же касается оформления, то намечалось сразу несколько вариантов обложки, но их воплощение было практически нереальным. Так, по одной из дизайнерских идей предполагалось провести фотосессию на развалинах какого-нибудь деревянного дома, где все участники записи были бы облачены в пенсне и костюмы начала ХХ века.
Гребенщиков посвящал этому проекту немало времени и энергии, но в итоге все закончилось
съемками в соседнем с Домом юного техника дворе и непосредственно в самой студии. Гаккель залез за шторку на подоконнике, а Гребенщиков, надев на голову валявшийся на полу сломанный рефлектор, начал двигаться по направлению к окну. Потом, прикинув, как все это
выглядит через объектив, и представив себе композицию, он сказал: «Давайте снимать!» Примерно таким образом родилась лицевая сторона обложки «Треугольника».
Загадочная надпись на развороте альбома, выполненная толкиеновским шрифтом на языке
эльфийской цивилизации, лишь усиливала эффект таинственности. Это был «писк». Все выглядело загадочно и непонятно, и, судя по всему, у пытливого слушателя вопросы должны были сыпаться один за другим: «а почему?», «кто это?», «как?», «а зачем?».
По духу это была действительно самая веселая, самая свежая и самая непрогнозируемая запись раннего «Аквариума». Подбор песен был близок к идеальному и оставлял впечатление мощнейшего хэппенинга, психоделического мюзик-холла, веселой мистики и театрализованного настроения - когда святые маршируют и мертвые с косами стоят. Достойных аналогов такой работы было немного - уместнее вспомнить в данном контексте Салтыкова-Щедрина, Даниила Хармса и избранные перлы из Козьмы Пруткова.
«На записи все рвались добавить в альбом что-нибудь от себя, - вспоминает Михаил «Фан»
Васильев. - Из «Треугольника» просто сочится энергия - там собралась компания, в которой каждый хотел продемонстрировать друг перед другом свои умения и придумать чего-нибудь эдакое».
Осенью 81-го года, во время очередных концертов «Аквариума» в столице, Гребенщиков «с трепещущим сердцем» привез в Москву первые десять экземпляров альбома, предназначавшихся для Троицкого, Смирнова и других деятелей местного рок-движения.
Прослушав запись «Треугольника» на даче у Липницкого, Троицкий сказал, что все это, конечно, замечательно и концептуально, но в Москве такой бред слушать никто не будет. Никогда.
Еще через несколько дней Смирнов вернул Гребенщикову девять пленок из десяти, сказав, что одну он оставляет себе на память, а остальные надо забирать назад, поскольку никто из его друзей их не купит.
«Это был сильный удар, - вспоминает Гребенщиков. - Мне не на что было возвращаться в Ленинград, мне нечем было отдавать дома долги. Но вместе с тем я был счастлив, что выпустил этот альбом. Поскольку очень хорошо понимал для себя, что именно мы сделали».

9

Аквариум - Треугольник 1981

Изображение

Сторона Жести

Корнелий Шнапс
Поручик Иванов
Марш
Козлодоев
Поэзия
Два тракториста
Мочалкин блюз
Хорал
Крюкообразность
Матрос

Сторона Бронзы

Миша из города
скрипящих статуй
Гиневер
Начальник фарфоровой
башни
У императора Нерона
Мой муравей
Сергей Ильич

79 mb / 320 kbps


 Скрытый текст. Для просмотра нужно зарегистрироваться
Няма таго, што раньш было...
Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

«После первого альбома мы стали безумно знаменитыми и сам Бог велел нам разойтись», - именно так высказался о судьбе первого состава «Воскресения» басист группы Евгений Маргулис. По-своему он оказался прав: в конце 70-х - начале 80-х этот проект существовал достаточно дискретно - музыканты собирались, записывали альбом, давали несколько концертов, и группа распадалась. Затем - со всевозможными изменениями в составе - процесс начинался вновь.
Записав дебютный альбом, любимая команда хиппарей с Пушки и Капотни несколько замедлила темп - чтобы немного отдохнуть, подучиться играть на инструментах и разобраться в нюансах студийной работы. После серии перестановок новую модификацию группы возглавил Константин Никольский. На бас-гитаре вместо Маргулиса играл Андрей Сапунов,
а на ударных - его приятель Михаил Шевяков.
«Я позвонил Романову, который в то время тяжело болел, - вспоминает Сапунов. - Леша сказал, что больше не хочет заниматься музыкой, будет писать стихи и ездить с «Араксом» на гастроли. Но все-таки он пришел, и мы приступили к репетициям».
В конце 80-го года обновленное «Воскресение» уже давало первые концерты. Это был совсем
другой звук и другая ориентация - более насыщенная, более резкая и более лобовая. Произошло это не случайно. Никольский, прекративший гастрольную деятельность в составе эстрадных ансамблей и поступивший в Гнесинское музучилище, стал неформальным лидером группы и попытался наладить в ней «учебный процесс».
В музыкальном плане у второго состава «Воскресения» наиболее заметно изменилось звучание ритм-секции. Барабанщик Михаил Шевяков, прошедший обучение в джазовой студии, по манере игры был полистилист и в сравнении с ушедшим Кавагоэ играл более изощренно. Сапунов (в отличие от Маргулиса) исповедовал более лаконичную манеру игры на басу. Это было результатом его размышлений, и к подобному минимализму он пришел сам.
«С появлением Никольского в команде началась серьезная профессиональная работа, - вспоминает звукооператор Александр «Артем» Арутюнов. - По большому счету, все, кроме Никольского, не были сильными музыкантами.
Поэтому Костя постоянно требовал от остальных участников группы умения играть необходимый минимум и организовал репетиционный процесс таким образом, чтобы внутрь группы не проникал дух «шары».
В свою очередь, сам Арутюнов, трудившийся вместе со звукооператором Игорем Новиковым
еще в первом составе «Воскресения», пытался максимально модернизировать аппаратурно-технический арсенал группы. Профессиональный звукоинженер, Арутюнов работал на телевидении ассистентом звукооператора, а все остальное время мастерил колонки - в небольшой комнате, расположенной внутри комбината общества слепых. Во время репетиций Арутюнов тщательно берег уши, обвязывая голову шарфом. «Вы играете, как зайцы на барабанах», - говорил он музыкантам, но при этом делал все возможное, чтобы на концертах его любимцы звучали по-человечески. Именно благодаря Арутюнову оказалось
возможным технически осуществить запись следующего альбома.
Такие мысли возникали у «Воскресения» уже давно, но, как говорится, было негде. Кутиков ушел из ГИТИСа, студии на телевидении были забиты «профессионалами». И хотя Арутюнов знал там всех и каждого, самодеятельному ансамблю проникнуть туда было невозможно. В конце концов Никольский спросил у Арутюнова: «Можем мы записаться прямо в подвале?»
Так весной 81-го года «Воскресение» временно окопалось в недрах подготовительного факультета Института международных отношений. Фактически это было бомбоубежище, или, говоря современным языком, «бункер».
Две комнаты, пол в которых был залит водой, казались в тот момент даром судьбы. В роли спонсора-мецената выступил комендант здания по имени Шамиль - романтичный молодой человек с высшим образованием, мечтательными глазами и неземной любовью к Led Zeppelin и шашлыкам. Симпатизируя «Воскресению», Шамиль достал где-то огромный кусок ватина,
которым тут же были обиты стены комнат - для лучшей звукоизоляции. Затем из помещения выкачали воду, убрали мусор, установили аппаратуру и начали репетировать.
Это было непросто, но в течение недели Арутюнову удалось переоборудовать две затопленные водой комнаты в мини-студию. Из реек, обтянутых одеялами, общими усилиями был сооружен вигвам для барабанов. Рядом были установлены самопальные мониторы - без «пищалок», со среднечастотными излучателями, запакованными в свежевыкрашенный фанерный каркас. С телевидения умыкнули два репортерских магнитофона Nagra и микрофоны Bayer. «Автограф» одолжил концертный пульт - в принципе не предназначенный для записи, но все же...
«Я настолько выдохся, собирая эту студию, что даже не успел переключиться с инженерной
работы на звукорежиссерскую, - вспоминает Арутюнов. - Необходима была пауза, которую музыканты мне не дали. Увидев, что весь этот металлолом внезапно заработал, они загорелись идеей записи».
Подготовка к созданию альбома велась уже не один месяц. В первую очередь до неузнаваемости были изменены аранжировки и звучание трех старых композиций: «Я привык бродить один», «Кто виноват» и «В жизни, как в темной чаще». Последнюю из этих песен музыканты стали играть на тон ниже, Романов пел ее более жестко и энергично, и композиция
приобрела совсем иной характер.
В двух других песнях резко возросла роль соло-гитары, партии которой были решены в рамках
европейской блюзовой стилистики - с минимальным применением педалей и эффектов. Заглавная композиция под названием «Воскресение» была написана Никольским и датировалась 78-79 годами. С нее, как правило, начинались концерты, и на альбоме она шла первой. Еще три песни: хард-роковая «Мчится поезд», лирическая «Я ни разу за морем не был» и блюз «В моей душе осадок зла» - были сочинены за несколько недель до записи. Также в альбом вошло несколько реггей-номеров - в частности, «Один взгляд назад» из репертуара Никольского-Сапунова. Никольский к тому моменту переболел Сантаной и не на шутку увлекся Dire Straits, у которых ритм в ряде композиций также обозначался с помощью реггей. Композицию «По дороге разочарований» написал Леша Романов.
«У меня в голове постоянно вертелось что-то ямайское - Марли, Boney М и тому подобное, - вспоминает он. - Приходя на репетиции к друзьям из других групп, я уговаривал их поиграть реггей, а сам пытался петь дурным голосом нечто похожее на первоисточник».
Эмоциональное содержание песен осталось прежним - преимущественно пессимистичные, они посвящались не абстрактно неправильному порядку вещей во Вселенной, а конкретной неразберихе в душе почти каждого молодого человека. Неудивительно, что со временем лирический герой композиций «Воскресения» стал ассоциироваться с усредненным образом русского рокера - лохматого парня с гитарой, занятого невеселыми думами и глобальными размышлениями на извечную тему «Кто виноват».
Альбом создавался в течение четырех суток. Работать приходилось по ночам. Днем в институте шли экзамены, на входе и выходе стояли кордоны строгих комсомольцев, охранявших списки абитуриентов. Вечером записываться тоже было нельзя, поскольку невдалеке от здания проходил метромост через Москву-реку и после каждого промчавшегося поезда в подвале трясся пол и начинались электрические наводки. Но даже ночью музыканты сталкивались с массой неудобств. В комнате стояла ужасная духота, окон и вентиляции не было, и Сапунов с Шевяковым прописывали свои партии полуобнаженными.
Романов вспоминает, что, когда акустическая гитара записывалась одновременно с ритм-секцией, ему приходилось уходить в дальний угол комнаты и закутываться с головой в драповое пальто - чтобы бас с барабанами не лезли в уши. При этом на гитаре приходилось играть так, словно заряжаешь фотопленку - в полной темноте.
Альбом делался в два наложения - на инструментальную фонограмму писались вокал и соло-гитара, а в нескольких вещах сверху добавлялось еще одно гитарное соло Никольского, причем звук снимался не с гитары, а с мониторов. Беда всей сессии заключалась в том, что звук в мониторах кардинальным образом отличался от звука в наушниках у Арутюнова.
Аппаратная была отделена от основной комнаты коридором, и связь осуществлялась только в одну сторону - на уровне сигналов «мотор!», что вносило в процесс дополнительную нервозность.

После того, как запись была закончена, музыканты прослушали альбом на среднечастотных мониторах, остались довольны звуком и, посчитав дело сделанным, с чистым сердцем разошлись по домам.
Однако уже на следующий день нагрянула беда. Когда Арутюнов с Никольским приехали на
телевидение осуществлять монтаж, они ужаснулись: на выверенной стационарной аппаратуре пленка шипела, тарелки били по ушам, а вокал оказался попросту завален.
Это был акустический обман среднечастотных мониторов, приведший к диспропорции звука
по всему спектру частот. «Воскресение» оказалось еще одной жертвой нестандартных линейных характеристик - в одном ряду с сотнями рок-групп, обманутых в стенах студий хрустальным звучанием сверхизысканных мониторов.
Но Арутюнову все-таки удалось спасти эту запись. На пленке ORWO он сделал скорректированный моно-вариант, добавив при помощи эквалайзера «низы» на вокал и по возможности опустив высокие частоты. В таком сверхдоработанном виде пленка пошла в народ - если не учитывать вариант с псевдостереофоническим звучанием, который неудачно попытались сделать спустя несколько месяцев на одной из радиостанций.
Сам оригинал альбома имел впоследствии славную и боевую историю. Спустя два года в рамках масштабной антироковой кампании стараниями правоохранительных органов было раскручено нашумевшее «дело «Воскресения».
Группе ставилась в вину «частнопредпринимательская деятельность» - в частности, проведение концертов и распространение магнитофонных записей. В результате Романов угодил в Бутырскую тюрьму, а у Арутюнова дома и на телевидении произвели обыск.
Мастер-ленты обоих альбомов «Воскресения» были конфискованы и оказались запертыми в сейфах областного управления внутренних дел на улице Белинского.
Однако Арутюнову удалось, казалось бы, невозможное - получить оригиналы обратно. «Когда я увольнялся с телевидения, на мне числилось определенное количество пленки, которую я обязан был вернуть обратно, - вспоминает он. - Взяв на работе соответствующую бумагу о своих пленочных долгах, я поехал в управление внутренних дел. Они вернули мне оригиналы, сопроводив этот акт документом о выдаче пленок. После чего я рванул на такси домой, намотал на основание катушки необходимое количество ненужной пленки и вернул «долг» на телевидение. Таким обманом мне удалось сохранить оригиналы».
Последний курьез, связанный с мастер-лентой, произошел в начале девяностых годов, когда
одна из московских фирм решила выпустить второй альбом «Воскресения» на виниловой пластинке. Прослушав глуховато звучащую пленку, представители фирмы в праведном гневе позвонили Арутюнову: «Что это за фуфло ты нам подсунул?!» В поисках истины пришлось перезванивать Никольскому, который подтвердил подлинность ленты.
«Все правильно, - сказал он. - Оригинал 81-го года звучит именно так».
«Как звукорежиссер я ощущал разницу между тем, что происходило у меня в аппаратной, и тем звуком, на котором записывалась группа, - вспоминает Арутюнов. - Но в тот момент
ни у кого не было времени, и мне было тяжело бороться с авторитетом Никольского, пытаясь убедить его обратить внимание на подобные расхождения».

10

Воскресение - Воскресение II 1981

Изображение

Воскресение
Один взгляд назад
В жизни,
как в темной чаще
По дороге разочарований
Мчится поезд
В моей душе осадок зла
Кто виноват
Я привык бродить один
Я ни разу за морем не был

87 mb / 320 kbps


 Скрытый текст. Для просмотра нужно зарегистрироваться
Няма таго, што раньш было...
Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

Первый полноценный латвийский магнитоальбом никогда не задумывался «Желтыми почтальонами» как продукт, предназначенный для дальнейшего распространения. У него не было обложки, поскольку музыканты не планировали въехать на нем в царство местного андеграунда или попасть в список «нормальных советских ансамблей». Раскрутка и легендаризация дебютного альбома «Почтальонов» происходили совершенно независимо от его создателей, неумолимо разрушая их затворнический имидж и репутацию группы, в отношении которой никогда до конца не было ясно, о чем же они на самом деле поют.
Для ответа на вопрос, что представляли собой «Почтальоны» в 81-м году, достаточно послушать их реггей «Чемодан», аскетично сыгранный на игрушечных электроклавишах - с обманчиво романтическими интонациями и шепчущим вокалом (соответственно - на латышском языке). Приблизительный перевод этой песенки выглядит следующим образом: «Чемодан этот очень стар/К тому же он еще и секретный/Потому что у него двойное дно, сделанное со вкусом/И под двойным - еще одно/Там лежат тюбики с зубной пастой/Но внутри у них не та паста/Как она называется, не знает никто/Потому что она очень секретная/Чемо-Чемодан».
Весной 81-го года «Почтальоны» записали получасовой демоальбом «Студень Мадонны», в котором слышались первые попытки исполнения new wave. Несмотря на то, что никто в группе толком не умел играть, комбинация иронии и интеллекта, воплощенная в эстетике новой волны, казалась молодым музыкантам настоящим спасением.
Первоначально «Почтальоны» даже пытались проповедовать свою новую эстетику на дискотеках, но курортная и местная публика стала быстро догадываться, что над ней, судя по всему, издеваются. Музыканты вспоминают, что однажды после исполнения нескольких вещей Гэри Ньюмана и Боба Марли им едва удалось избежать мести разгневанной свингующей молодежи.
С дискотеками было покончено, и осенью решили записываться по-настоящему. К тому же именно в этот переходный период выкристаллизовался классический состав «Почтальонов». Костяк группы Dzeltenie Pastnieki составляли лидер и идеолог Ингус Баушкениекс (в основном - бас и вокал) и его школьные друзья Виестур Слава (гитара, вокал) и Мартыньш Руткис - интеллектуально и творчески очень прогрессивный, но музыкально не самый сильный гитарист. Чуть позднее к ним присоединились клавишник Зигмунд Стрейкис и барабанщик Илгвар Ришкис.
Особняком в группе стояла фигура Хардия Лединьша - профессионального архитектора и одной из самых заметных личностей в латышском авангардном искусстве того времени. Одним из увлечений Лединьша было сочинение песенок. Побрякивая по клавишам пианино и напевая сочиненные им тексты, он создавал наброски многих песен, которые «Почтальоны» затем самостоятельно превращали в конечный продукт. (В шести магнитоальбомах группы были использованы отдельные идеи Лединьша, что, правда, никогда особенно не афишировалось, и таким образом создавалась почва для взаимных упреков.) К слову, именно Лединьш стал инициатором ежегодной акции-перфоманса, в процессе которой группа артистов, художников и прочих авантюристов устраивала шествие по шпалам железной дороги, предназначенной для перегона товарных поездов из Риги в сторону пригорода Болдераи и проходившей в двухстах метрах от родительского дома Ингуса Баушкениекса (его отец - довольно известный латвийский художник), в котором создавались более поздние опусы группы.
Запись происходила в два, очень редко в три наложения на обычный бытовой магнитофон «Ростов» и магазинную ленту «Свема». Последними на альбоме записывались клавиши. Дело в том, что клавишник Зигмунд Стрейкис половину сессионного времени отсутствовал, поскольку поступил в институт и исполнял народно-хозяйственный долг, помогая колхозникам в уборке урожая. В качестве клавиш использовались остатки чешского электрооргана «Матадор», на основе которого бывший участник группы и студент-радиотехник Андрис Калныньш соорудил «такой ящик, который позволял исполнять кое-какие эффекты». Вспоминая о чрезмерном увлечении группы некоторыми звуковыми трюками (в чем впоследствии нередко упрекали «Почтальонов»), Баушкениекс говорит: «Когда инструменты настолько плохи, что их естественный звук абсолютно неприемлем, их лучше преобразовать. Все равно как, лишь бы они не звучали по-своему».
Следует отметить, что сессия «Болдерайской железной дороги» оказалась единственным случаем в истории «Почтальонов», когда в студии были записаны уже более-менее готовые песни. Как правило, музыка группы создавалась при работе с сиюминутно рождавшимся звуком, что, однако, только способствовало возникновению свежего спонтанного и увлекательного духа альбома. «Железная дорога» синтезировала в себе меланхоличную лирику «Почтальонов» и их меломанские увлечения того периода - почти в каждой песне просматривались актуальные токи и влияния. К примеру, композиция Хардия Лединьша «Локомотив на морском берегу» в аранжировке «Почтальонов» обрела ритм и гитары а-ля Police после того, как однажды ночью в перерыве между записями включив радио, музыканты услышали только что вышедший альбом «Ghost In The Machine », надолго ставший для группы
своего рода эталоном.
В композиции «Зеленый длинный поезд» «Почтальоны» проявили себя мастерами психоделических сюрпризов. Эта монотонная зарисовка, исполняемая под «плавающие» гитары в ритме тормозящего поезда, была создана, по признанию Баушкениекса,
«под сильнейшим влиянием Talking Heads, граничившим с плагиатом». Все преднамеренно затянуто - по-видимому, «товарняки» и пассажирские поезда двигались мимо едва-едва, не боясь оторваться от графика.
«Плохая песня про остров зайцев» - чистый рок, нечастый гость в творчестве «Почтальонов».
С точки зрения самих музыкантов - «блюз новой волны, у которого, конечно же, нет ничего общего сблюзом». «Выйди из воды» - очередное творение Хардия Лединьша. Один из классических хитов «Почтальонов»: «У тебя очень красивые ноги/Твоих ног не видно/ Выйди из воды/Чтобы увидеть твои ноги/Левую ногу, правую ногу».
«В три часа ночи» - опять реггей. Может возникнуть впечатление, что это не более чем «телега» в стиле грузинских застольных песен про пьяную луну. В реальности для создания ночного настроения здесь использован голос Руткиса, который монотонно читает зарубежные новости из газеты.
Венчает альбом композиция «Желтый ненастоящий почтальон». Впоследствии это стало традицией - включать во все альбомы группы песни, посвященные странным или вовсе сумасшедшим почтальонам. Этот совершенно отвязный вальс с впечатляющим атональным вступлением и синтезированным минором в финале стал первым хитом группы и довольно часто звучал на местных дискотеках: «Ах, молодой месяц!/Знаешь ли ты, что твой нежный луч украдет сегодня ночью/Почтальон ненастоящий желтый?/Чтобы смотреть восковым взором/На каждый поздний поезд». Настроение импрессионистской сессии в пахнущем озоном воздухе. Танец на фоне восходящего солнца после легкого весеннего дождя. Конец ночных галлюцинаций. Сюрреалистическая радуга с произвольным спектром цветов. Идеальный финал футуристического альбома.

11

Dzeltenie Pastnieki - Bolderajas Dzelzcels 1981

Изображение

Zaļais Garais Vilciens
Sliktā Dziesma Par Zaķu Salu
Čemodāns
Lai Tu Aizmirstu
Lokomotīve Jūras Krastā
Nāc Ārā No Ūdens
Avū Avū Baltas Kājas
Trijos Naktī
Mana Kafejnīca Ir Salauzta
Dzeltenais Viltus Pastnieks

82 mb / 320 kbps


 Скрытый текст. Для просмотра нужно зарегистрироваться
Няма таго, што раньш было...
Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

1982-й год был пиком «Урфин Джюса». После развала «Сонанса» и сонного дебютного альбома «Путешествие» Пантыкин в очередной раз меняет состав. Он запускает в пекло фестивальных баталий гитариста Егора Белкина и барабанщика Владимира Назимова, которые выступали до этого в составе малоизвестных групп «Р-клуб» и «Бумеранг». Вскоре на рок-фестивалях в Вильнюсе и Баку «Урфин Джюс» выигрывает все, что только можно было выиграть, включая приз «за наиболее актуальный музыкальный стиль» и звание «лучшего гитариста», завоеванное Белкиным.
По составу инструментов «Урфин Джюс» дублировал формулу Cream: «барабаны-гитара-бас», причем гитара Белкина и бас Пантыкина звучали так, словно у группы где-то за кулисами были припрятаны клавиши. В подобном непривычном для сельского уха арт-роке состоял один из фирменных коньков «Урфин Джюса». Секрет заключался в том, что Белкин играл на гитаре фортепианные партии, написанные Пантыкиным в стиле европейской классической музыки ХХ века. Белкину приходилось выворачивать пальцы и вытворять со струнами нечто немыслимое, но конечный результат того стоил.
...Способность Пантыкина в рамках одной композиции совмещать несовместимое, его абсолютный музыкальный слух, а также фотографическая память Белкина и врожденное чувство ритма Назимова обеспечивали группе качественную реализацию самых невероятных идей. Основная проблема заключалась в том, чтобы с минимальными потерями перенести эти навороченные и многоплановые композиции на пленку.
Записи второго альбома «Урфин Джюса» предшествовали полгода изнурительных репетиций: по пять раз в неделю с семи до одиннадцати плюс выходной день.
«У нас все умение играть появилось после этих беспощадных репетиций, - вспоминает Назимов, за плечами которого к тому времени был немалый опыт участия в свадебно-увеселительных мероприятиях. - Мы были голодные и жадные ко всему новому, а подобная скрупулезность научила нас оттачивать материал до конца».
Хорошо это или плохо, но новая программа, написанная на стихи молодого поэта Ильи Кормильцева, оказалась настолько вылизанной, что к началу записи в своей предсказуемости напоминала логарифмическую линейку. В этом заключалась еще одна особенность группы - уже изначально импровизационно-спонтанный элемент в «Урфин Джюсе» был сведен к минимуму.
...Репетиции новорожденного трио проходили в пригороде Свердловска Верхняя Пышма на базе производственного объединения «Радуга», изготовлявшего детские игрушки. Это было богатенькое предприятие, занимавшее одно из ведущих мест в соцсоревнованиях, проводимых Министерством легкой промышленности.
Женская часть заводского профкома буквально молилась на группу и искренне гордилась привезенными с фестивалей вымпелами, дипломами и грамотами. Не воспользоваться подобной атмосферой было, конечно же, грешно.
Пантыкин устроился в «Радуге» на почетную должность руководителя вокально-инструментального ансамбля, а вернувшийся из военных лагерей Кормильцев окопался там же на штатном посту технолога. Благодаря личному обаянию и витавшим в воздухе флюидам «Урфин Джюсу» удалось получить для репетиций местный клуб (превращенный, по образному выражению Пантыкина, в «сексуальную Мекку Верхней Пышмы»), а также гарантийное письмо на оплату «Радугой» записи альбома в тон-ателье свердловской киностудии.
Но до полной победы было еще далеко. На киностудии «Урфин Джюс» ожидала засада. Запись звукового ряда осуществлялась на 35-миллиметровую пленку при помощи восьми огромных металлических шкафов, занимавших половину студии и в реальности являвшихся каналами магнитофона. Кинопленка при этом покрывалась магнитным слоем и по окончании последовательной записи на каждую из восьми машин синхронизировалась в монтажной с помощью перфорации.
Можно допустить, что в эпоху плановой экономики, когда киностудия должна была выпускать за год несколько документальных фильмов и киножурнал «Советский Урал», подобная технология считалась невероятно прогрессивной. В это несложно поверить, поскольку отечественное кино (впрочем, как и отечественная эстрада) предполагало в те времена преимущественно пародийное качество звучания.
Однако выяснилось это значительно позднее. Пока же Пантыкин, услышав магическое словосочетание «восемь каналов», отрезал «Урфин Джюсу» все пути к отступлению, пригласив на запись трубача и струнный секстет консерватории. В большом тон-ателье киностудии он нашел фонотеку искусственных шумов и решил наконец-то сотворить НЕЧТО. Ему сладко грезился собственный «Dark Side Of The Moon» - дорвавшись до искусственных шумов, Пантыкин сразу же начал экспериментировать с их наложением. К примеру, крики чаек и звуки волн в песне «Мир на стене» должны были по авторскому замыслу символизировать «сладкую жизнь» - в стиле антоновской композиции «Море, море...».
Уже первые пробы в апреле 82-го года показали, что большинству из подобных затей сбыться не суждено. Имевшаяся техника убивала все живое в музыке прямо на корню. Чудовищное звучание инструментов не давало никакой энергетической подзарядки и исправить положение не представлялось возможным. Вскоре это поняли и сами участники записи.
«Это была, конечно, абсолютнейшая авантюра, поскольку звукозаписывающая техника на
киностудии предназначалась для перезаписи и озвучивания фильмов, - вспоминает звукорежиссер альбома Сергей Сашнин, впоследствии работавший со звуком во множестве кинофильмов свердловской киностудии, и в частности в «Мусульманине», музыку к которому написал Пантыкин. - Я не знаю, как в итоге все получилось, потому что записываться на подобной кинотехнике нельзя по определению».
После первых прикидочных дублей Белкин и Назимов забастовали: «Все, хватит! Такой альбом нам не нужен». Пантыкин, очень любивший в подобных ситуациях проводить собрания, не растерялся, протрубил очередной сбор и вынес на повестку дня вопрос о «саунде звука». Звук действительно был настолько мутный, что даже репетиционные черновики, сделанные на «Радуге», звучали веселее. В стенах киностудии энергия удивительным образом куда-то испарялась, и вместо рок-группы слышался какой-то утяжеленный эстрадный оркестр, исполнявший смесь арт-рока, джазовых инструментальных фрагментов и классической музыки.
Совет закончился тем, что Белкин с Назимовым поставили на альбоме жирный крест и на несколько дней ушли в молодецкий запой. Тогда Пантыкину пришлось прибегнуть к хитрости. Отловив по очереди каждого из дезертиров, он произнес пламенную речь: «Ребята! Деньги на запись выделены, и часть работы нами выполнена. Никто не заставляет этот альбом тиражировать, если он нам не понравится. В этом случае мы отдадим на «Радугу» пленку, а сам альбом перепишем в другом месте». Все временно успокоились, и запись решено было продолжить.
Но теперь группу ожидал удар с другой стороны. То, каким получается музыкальное оформление песен, категорически не нравилось Илье Кормильцеву.
«В «Урфин Джюсе» была демократия - песня не принималась до тех пор, пока ее не примет большинство. Поэтому из-за текстов вечно происходили баталии, - вспоминает Пантыкин. - Это был чуть ли не единственный альбом в моей музыкальной практике, у которого первоначальным оказался текст, а не музыка. А у Кормильцева был такой период, когда ему хотелось выразить в текстах достаточно философские вещи - путем сложных фраз, закрученных построений, многоэтажных конструкций. Уже когда многие вещи были записаны, он приходил в студию и говорил: «Я вам свои тексты не отдам и вам придется писать новые песни».
Творческий процесс в «Урфин Джюсе» принципиально ничем не отличался от подобного процесса в других рок-группах.
Сессии постепенно превращались в площадку для боевых действий. Идеологические стычки происходили под традиционный аккомпанемент российского фольклора, в кульминационные моменты переходившего в яростный рабоче-крестьянский диалект Белкина. На мате в «Урфин Джюсе» держалось многое.
Энергетический накал споров и общий наэлектризованный тонус поддерживался с помощью
продававшихся в близлежащей кофейне лимонада и бутербродов с вареной колбасой. В рабочий
полдень, во время обеденного перерыва, баталии временно прекращались.
Темой следующего столкновения стала продолжительность звучания альбома. Первоначально музыкантами планировалось зафиксировать только один альбом, а часть композиций сделать
«про запас». Проблема состояла в том, чтобы сразу после окончания записи выяснить, какие именно песни будут лишними.
«Я настаивал на том, чтобы в альбом не вошли «Пропасть» и «Другая сторона холма», - вспоминает Пантыкин. - Они приводили меня в бешенство, так как совершенно не соответствовали тому, что звучало у меня в голове. Еще две или три композиции казались мне проходными. Поэтому у меня было настроение из всего материала оставить наиболее выигрышную часть и выпустить один ударный альбом».
Когда на очередном собрании музыканты стали выяснять между собой, какие композиции изъять из альбома, в группе снова вспыхнул конфликт. Воспитанные на разной музыке, участники записи предлагали почти не пересекающийся набор «основных» композиций. Это было не удивительно, поскольку в своей разнородности трио Пантыкин-Белкин-Назимов ничуть не уступало героям небезызвестной басни Крылова о лебеде, раке и щуке. И если в большинстве рок-групп вместе собирались друзья и единомышленники, то «Урфин Джюс» представлял собой в первую очередь
конгломерат сильных музыкантов.
Общего между ними было немного. Наибольшая непримиримость отличала позицию Белкина, воспитанного на традиционном хард-роке, и Пантыкина, выросшего на классике и тяготеющего к монументальным формам. «Конфронтации между Белкиным и Пантыкиным стали определяющей
доминантой «Урфин Джюса», - вспоминает Кормильцев. - Столкновение двух лбов - одного козерожьего и патологически упрямого, а другого - овнячьего, демагога и вождя народов, выдавало потрясающие искры. Причем с Белкиным подобные истории происходили впоследствии во всех остальных коллективах».
Когда в бесконечных дебатах стало понятно, что прийти к общему знаменателю все равно не удастся, Пантыкин предложил соломоново решение: включить в альбом все песни. Так «15» стал
двойным альбомом.
Последняя проблема, связанная с этим опусом, состояла в том, чтобы придумать для него название. «Каждый брал лист бумаги и составлял список возможных претендентов на название, - вспоминает оформлявший альбом художник Александр Коротич, впоследствии известный как создатель обложек сразу для нескольких свердловских групп. - Потом все версии громогласно обсуждались и голосованием выбирался конечный вариант. Среди целого океана словосочетаний в какой-то момент всплыл «Черный ящик» - как олицетворение полной непонятности происходящего. Но и это название никого не устроило».
Конечное название было придумано случайно. Коротич поинтересовался у Пантыкина, сколько всего в альбом войдет песен.
Пантыкин, загибая пальцы, ответил, что, скорее всего, пятнадцать. «Первое, что пришло мне
на ум, - это игра «пятнадцать», - рассказывает Коротич. - Для Пантыкина это было откровением. Такой игры он не знал и поэтому сильно удивился. И я начал объяснять ему в деталях правила».
Идея Коротича оказалась удачной в первую очередь тем, что у альбома автоматически появлялся зрительный образ, олицетворявший равнозначность песен и отсутствие каких-либо приоритетов.
Формула игры, как известно, подразумевает возможность свободного перемещения фишек по полю. На уроках в Архитектурном институте Коротич карандашом нарисовал обложку. Изображенные на развороте две руки как бы передвигали фишки с названиями песен, а все пустующие пространства были стилизованы под актуальную в те времена космическую тематику, иронично символизирующую глобальность данной затеи.
Любопытно, что обручальное кольцо, опрометчиво нарисованное Коротичем на безымянном пальце правой руки, вызывало впоследствии массовое негодование екатеринбуржских поклонниц группы. «Нельзя, что ли, было нарисовать по-человечески?» - искренне возмущались они.
После того, как альбом наконец-то был готов, оказалось, что в его названии замаскирован еще один сюрприз. Внезапно выяснилось, что незадолго до «Урфин Джюса» одна из свердловских групп записала магнитоальбом с названием «13». Обрадованный Пантыкин, узнав об этом, долго и радостно вопил: «Мы их убрали! Мы их убрали! У них - 13, а у нас - 15!»
После завершения записи начались нелегкие трудовые будни. Киностудия выкатила производственному объединению «Радуга» счет на кругленькую сумму в 5000 рублей - приблизительную стоимость бывшей в употреблении легковой автомашины. Когда Пантыкин принес этот документ в родной профком вместе с двумя оформленными катушками, верхнепышминские активисты остолбенели: «И вот эти две коробки стоят 5000 рублей?» Но отступать им было некуда - гарантийное письмо обязывало «Радугу» выплатить киностудии стоимость записи целиком.
Как уже упоминалось, несмотря на благодатный исходный материал, студийный вариант увел
песни в худшую сторону. Возможно, сказались несовершенные технические условия, двухмесячная продолжительность записи и откровенная затянутость самого опуса. «До сих пор я слушаю стартовые 60 процентов первого альбома и финальные 40 процентов второго альбома», - говорит Владимир Назимов. В этом признании кроется определенная часть ответа на вопрос, что же может произойти, если попытаться «сберечь все добро».
На «пятнашке» присутствовало сразу несколько непомерно длинных 6-7-минутных композиций и явно не хватало элемента здорового хулиганства. В рок-н-ролле результат часто бывает менее выразителен при чересчур серьезном подходе, когда музыканты начинают напрягать лоб и морщат его слишком долго. Характерным подтверждением данного тезиса явилась заглавная
композиция «451°F», о которой заранее было известно, что она будет открывать альбом, и которая репетировалась музыкантами до полного умопомрачения.
После «Лишней детали» (первоначальное название - «Pink Queen») и «Человека наподобие ветра» (пик Пантыкина в роли бас-гитариста) на альбоме шел один из немногочисленных хитов «Homo Superior», эффектно сыгранный с подключением духовой секции.
Второй альбом открывался энергичным номером «Актер в черно-белой ленте», который язвительно анонсировался Белкиным во время нечастых концертов как «песня о трудной судьбе актера на Западе». Из остальных композиций выделялись трагически зафлэнжерованный «Автомобиль без управления» (с симпатичными гитарными риффами и запоминающимся «Lady Double Dealer» в припеве) и современно звучащие «Размышления компьютера о любви», к которой Белкин с Настей сделали в 95-м году эффектную кавер-версию. В «Другой стороне холма» Белкин, несмотря на сопротивление подуставшего от бесконечных споров Пантыкина, все-таки воткнул инструментальный фрагмент с выведенным на первый план фортепиано в духе любимых им Supertramp.
Не зря впоследствии земляки-музыканты из идеологически неблизкого «Трека» называли данную клавишную оргию «темой строительства коммунизма в отдельно взятой стране».
Если же подзабыть подобные вкусовые перегибы и технические шероховатости, нельзя не согласиться с Пантыкиным, который по сей день считает, что в 82-м году подобную музыку никто в стране не играл. Несмотря на корявые местами тексты, напоминавшие социалистическую агитку
с элементами тоталитарного примитивизма, всесоюзную известность свердловскому року принес
не «Сонанс», заметно опередивший свое время, а именно «Урфин Джюс» с альбомом «15». Возможно, произошло это благодаря беспрецедентной по тем временам раскрутке альбома через так называемый «фан-клуб «Урфин Джюса», расположенный в квартире у Пантыкина.
«В домашних условиях нами был организован процесс копирования, - вспоминает Пантыкин. - Счет отправленных по почте катушек шел на сотни. Мы сделали оформление, размножили на «Эре» вкладки с текстами, пресс-релизы, качественно переписывали пленку с первой копии и посылали по почте в Москву, Ленинград, Новосибирск, Казань. Заказов на мой домашний адрес приходило очень много, и я отправлял, отправлял и отправлял».
Процесс тиражирования осуществлялся следующим образом. Две коробки от маленьких катушек склеивались клапанами одна с другой и в результате получался двойной альбом. Большие 525-метровые катушки не покупались принципиально, поскольку «двойник» представлял собой редкое по тем временам явление и в сдвоенных катушках присутствовал определенный пафос, который работал на общую идею. Тиражирование фотообложки происходило в лаборатории главного фотографа газеты «Архитектор» Олега Раковича, а также у знакомых Пантыкина в Челябинске и на квартире у друга «Урфин Джюса» Дмитрия Константинова. Поскольку сама перезапись осуществлялась бесплатно, процесс дистрибьюции альбома напоминал четко
налаженное бесприбыльное производство.
В первые полгода по стране было распространено не менее 400 копий - своего рода рекорд для советской магнитоиндустрии того времени. Кормильцев вспоминает, что однажды отослал с почты около полусотни альбомов, а приехав по делам в Москву, развез по конкретным адресам еще штук двадцать катушек.
Подобная титаническая работа не могла не принести свои плоды - правда, весьма своеобразные. «Урфин Джюс» возглавил все «черные списки», и чиновники от культуры cтали запрещать группу по нескольку раз в году. Местные рок-музыканты также настороженно относились к подобной бурной деятельности бригады Пантыкина. Спустя добрый десяток лет Владимир Шахрин вспоминал, как по городу бродили слухи, будто «Урфин Джюс» имеет рекламный отдел в количестве 18 (!) человек - т.е. по одному агенту на каждую песню плюс трое в запасе.
На десерт - о веселом. Очередная особенность данной работы заключалась в том, что одним из активнейших распространителей альбома «15» был некто Андрей Зонов, в то время - ближайший друг «Урфин Джюса», а в недалеком будущем - офицер ГАИ, зять Бориса Николаевича Ельцина
и законный супруг его дочери Татьяны.

12

Урфин Джюс - 15 (1982)

Изображение

01. 451 F
02. Мир на стене
03. Лишняя деталь
04. Человек наподобие ветра
05. Homo Superior
06. Призрачный гость
07. Мышь
08. Актер в черно-белой ленте
09. Ты слишком неподвижен
10. Пропасть
11. Тупик
12. Автомобиль без управления
13. Кукла
14. Размышление компьютера о любви
15. Другая сторона холма

173 mb / 320 kbps


 Скрытый текст. Для просмотра нужно зарегистрироваться
Няма таго, што раньш было...
Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

Трековская концепция представляла собой синтез агрессивной идеологии и минималистской музыки с жесткой подачей в духе Гэри Ньюмана и Black Sabbath. От Sabbath свердловчане взяли резкое гитарное звучание и мрачную атмосферу, от Ньюмана - холод, механистичность и сдержанность, от «Сонанса» - приемы аранжировок, впервые использованные на «Шагреневой коже» в композициях «Песня о Любви» и «Честный парень».
Общее впечатление от зловещей трековской монотонности усиливал вокал Насти Полевой -
не пение, а настоящий волчий вой в нижнем регистре. Когда Настя сквозь сжатые зубы пела глубоким контральто «время прикончить легче вдвоем/милые дети, играйте с огнем», это вопринималось не менее эффектно, чем рычание совершенно безбашенной Нины Хаген.
На концертах «Трек» визуально напоминал Kraftwerk - мертвая пластика, сильный грим, маршировка, военные повороты.
Все члены группы - Настя, гитарист Михаил Перов, басист Игорь Скрипкарь, барабанщик Евгений
Димов и клавишник Андрей Балашов - были одеты в черные кожаные брюки, черные куртки, белые рубашки и узкие галстуки типа «селедка». Со стороны это выглядело как опасная, на грани фола, игра с тоталитарной символикой.
Незадолго до описываемых событий в Свердловске произошли нашумевшие разборки с бритовисочниками, и неудивительно, что в городе на группу смотрели косо.
Недобрую репутацию «Трека» усиливал прикрепленный на куртки музыкантов небольшой белый круг с жирной черной точкой в центре. Этот символ, придуманный основным композитором
«Трека» Андреем Балашовым, являлся - с его точки зрения - олицетворением некой сверхидеи, которой народная молва приписывала нацистскую природу.
Философия «Трека» базировалась в основном на попытках поиска различных проектов обустройства мира - «мир через «Трек» и «Трек» через мир». Наследие философского факультета (Скрипкарь), будущие юридические наклонности Перова и экстремизм Димова давали о себе знать в самых непрогнозируемых формах. В группе велись дневники всевозможных глубокомысленных диспутов, а одна из композиций раннего «Трека» посвящалась космогонии.
«Я в ту пору оценивал мир чересчур настороженно, - вспоминает Балашов. - Мне казалось, что
мир - это череда жестоких и бессмысленных разрушительных действий, повторяющихся непрерывными кольцами одно за одним. И выхода, какого-то просвета из всего этого я не видел».
Вероятно, в связи с отсутствием у остальных участников «Трека» каких-то принципиально иных
жизненных установок верх взяло мировоззрение Балашова. Эта теория нашла свое прямое отражение в музыке и в текстах песен.
Композиции «Трека» были и впрямь невеселые - особенно на первых двух альбомах. Основные
темы: средневековый беспредел, мистика, последствия радиации и атомной войны, а также несколько морализаторских зарисовок поэта Аркадия Застырца о лицемерии, рационализме, блате и т.н. «рецептах успеха». Светлого в этих песнях было немного.
В отличие от жизнерадостных и коммуникабельных коллег из «Урфин Джюса», «Трек» вел замкнутый образ жизни и со стороны напоминал скорее герметичную религиозную секту, чем рок-группу. Человеку, не посвященному в коммунальную кухню «Сонанса», «Трек» мог показаться
сборищем законспирированных террористов, скрупулезно изучающих наследие Маркса и Че Гевары и занимающихся по ночам изобретением бомб и прочих взрывных устройств.
К слову, распад «Сонанса» на «Трек» и «Урфин Джюс» послужил для музыкантов обеих команд
немалым творческим стимулом к заочному «соцсоревнованию», причем не всегда мирному. По какой-то удивительной закономерности новые альбомы выпускались группами практически в одно и то же время, а первая же попытка «примиренчества» на т.н. «рок-семинаре» 83-го года завершилась грандиозной дракой между барабанщиками Женей Димовым и Володей Назимовым. Державшийся в тени Димов на самом деле являлся одним из основных идеологов «Трека» и в отношении «Урфин Джюса» настойчиво проповедовал политику «убрать и уничтожить».
...Безвылазно окопавшись в стенах студии, расположенной в небольшой комнате одного из
университетских корпусов, группа с завидным постоянством записывала по одному альбому в год: «Трек I» (80), «Трек II» (81), «Трек III» (82).
В соответствии с теорией анонимного искусства каждый альбом выпускался в свет без обложки, названия и аннотации - при этом магнитофонные катушки вкладывались в специальные картонные коробки защитного цвета.
«Мы не давали своим альбомам названий и не придумывали им затейливых оформлений вовсе не оттого, что в принципе этого не хотели, - вспоминает Михаил Перов. - Такая манера нам казалась естественной для нашей музыки и отношения «Трека» к окружающей действительности - как отказ от приторных игр в «западный» рок. Мы попытались сделать это составной частью нашего стиля и решили не именовать фонограммы высокопарно «альбомами», а просто присваивать им порядковые номера».
Свой наиболее зрелый и выверенный альбом - под номером III - группа начала записывать
в июле 82-го года. «Все музыканты «Трека» прекрасно знали, что после окончания летних экзаменов в университете начинается запись очередного альбома, - вспоминает перешедший из «Сонанса» в «Трек» звукорежиссер Александр «Полковник» Гноевых. - От альбома к альбому мы набирались опыта - причем не только в области звукозаписи, но и музыкального. Поэтому на третьем альбоме нам было работать легче всего и на его запись музыканты шли как на праздник».
Запись продолжалась около трех месяцев - вплоть до октября. Последние штрихи к альбому наносились уже в обход университетских вахтеров: в окно второго этажа забрасывалась металлическая проволока, по которой музыканты проникали в здание во внеурочное время. До заветного окна добирались не все. Периодически подобный альпинизм сопровождался грохотом падающего с высоты второго этажа тела. Но конечный результат стоил подобного геройства.
Альбом открывался непродолжительным скрипично-гитарным «Гимном», сыгранным в духе наиболее сумрачных произведений Бетховена, а завершался оптимистичной и женственной пьеской «Навсегда», мелодию к которой написала Настя. Автором большинства остальных композиций был Андрей Балашов. Он писал «рыбу» к мелодиям, которые затем доаранжировывались усилиями Скрипкаря и Перова. Большую часть композиций исполнял дуэт
Скрипкарь-Балашов, а две песни спела Настя.
Пожалуй, единственным слабым местом «Трека III» являлись тексты песен - иногда более наивные и поверхностные, чем у «Динамика», а иногда более схематичные и запутанные, чем у «Урфин Джюса».
«В каком-то роде каждый наш альбом являлся кризисным, поскольку тексты создавались Застырцом в самый последний момент, - вспоминает Михаил Перов. - В этом была определенная «напряженка», и мы не всегда оставались довольны конечным результатом».
Недобрая традиция свердловского рока, согласно которой тексты писались не музыкантами группы, а приглашенными поэтами, сыграла с «Треком» злую шутку. Слишком велик был разрыв
между высочайшим исполнительским мастерством музыкантов, их интеллектом, уровнем восприятия действительности - и тем «посланием миру», которое нес «Трек» в своих текстах. Такая группа никогда не смогла бы стать популярной, проповедуя усовершенствованную модель «социализма с человеческим лицом». Слишком много дидактики и правильных слов - уж лучше бы «Трек» играл инструментальные композиции. При этом музыка группы была настолько завораживающей, что придавала кривоватым текстам какое-то странное и полуболезненное очарование. Так все это и воспринималось: рок-поэзия - отдельно, а сам рок - отдельно.
Стержень третьего «Трека» составляли два мини-спектакля - «Как поверить?» и «Клей», причем последний содержал ряд таких убойных инструментальных фрагментов, что просто не верилось, что данный опус записан на магнитофон «Тембр» советской подпольной группой. То, что там вытворяет на гитаре Перов - мощные риффы, резкая атака, виртуозные соло-проходы - демонстрирует технику и мышление одного из самых зрелых российских гитаристов той эпохи. Надо сказать, что в «Клее» блеснул своим мастерством и Полковник, зафиксировавший гитарные арии Перова путем многократного наложения идентичных гитарных партий друг на друга.
Димов, несмотря на резко ухудшившееся состояние здоровья, очень энергично исполнил барабанные партии, напоминавшие в отдельных местах проигрыши Пэйса периода «Space Trucking».
На нескольких песнях («Гимн», «Неоспоримая польза размышлений», «Солдатики») заболевшего
Димова заменял его воспитанник - совсем еще юный Андрей «Пионер» Котов, ставший спустя восемь лет барабанщиком «Агаты Кристи».
...Очень похоже, что третий «Трек» был пиком не только музыкантов группы, но и их звукорежиссера. Освоив за предыдущие несколько лет неизведанные возможности капризной советской техники, Полковник на этом альбоме разошелся вовсю. В маршеобразных «Солдатиках» (с флейтой и металлофоном) он убыстрял голоса, применял запись «задом наперед» и накладывал поверх мелодии бой старинных часов. В масштабной пацифистской композиции «Как поверить?» (текст к которой был написан под впечатлением от просмотра американского документального фильма о последствиях ядерной катастрофы) Полковник наложил уличные шумы - разговоры прохожих, звуки проезжавшего транспорта и вой милицейской сирены, записанный им «для ощущения тревоги».
Пребывая под сильнейшим впечатлением от звукорежиссерской работы на пинк-флойдовском альбоме «The Wall», Полковник в финале «Как поверить?» воссоздал эффект мощного взрыва, сымитировав его путем записи синтезатора, пропущенного через гитарный флэнжер.
Вообще, потенциал «Трека» и мастерство его музыкантов в период 81-83 годов были настолько высоки (Балашов закончил консерваторию, Перов - музучилище), что даже невооруженным взглядом было видно - ничего равного этой группе в России не наблюдается.
Если бы в то время «Трек» догадался выпустить сборник своих самых замечательных творений, это был бы на редкость эффектный и энергичный альбом - с «Песней о Любви» и «Честным парнем» (автоматически перекочевавшими из репертуара «Сонанса» в «Трек I»), «Кто ты есть», «Рок-н-роллом» и «Гонками» из «Трека II», а также доброй половиной композиций из «Трека III». Подобная компиляция была издана на компакт-диске лишь в 97-м году, когда о группе стали забывать даже самые преданные ее почитатели.
...Через полгода после записи третьего альбома «Трек» дал единственный выездной концерт, который, как выяснилось позднее, оказался для группы началом ее конца. Выступление происходило в подмосковном Зеленограде, и на Андрея Балашова крайне негативное впечатление произвела алкогольно-дилетантская атмосфера столичной рок-тусовки. Не дожидаясь традиционного постконцертного «банкета», он купил билет на самолет и в одиночку улетел обратно в Свердловск.
«Я внезапно осознал, что в нашей музыке полностью отсутствует позитивное начало и двигаться дальше на сплошном негативе нельзя, - рассказывает Балашов, ныне первая скрипка в московском муниципальном театре «Новая опера». - Искусство, замешенное на негативе, не может жить долго. К тому же я сильно изменился сам... К тому моменту жена ожидала второго ребенка, и я стал понимать, что окружающий мир не настолько безысходен и агрессивен, как мне представлялось раньше».
После ухода Балашова музыканты пробовали записать четвертый альбом с условным названием «Трек-н-ролл», но примерно к середине сессии работа зашла в тупик. Также не увенчалась успехом попытка создания совместной с «Урфин Джюсом» концертной программы «Некоторые вопросы, волнующие нас», которую запретили к показу местные фараоны от культуры. Так в 84-м году прекратила свое существование одна из самых самобытных групп в истории советского рока.

13

Трек - Трек III 1982

Изображение

Гимн
Клей
Рецепт
Несомненная польза размышлений
Солдатики
Как поверить?!
Навсегда
Блат

76 mb / 320 kbps


 Скрытый текст. Для просмотра нужно зарегистрироваться
Няма таго, што раньш было...
Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

Товарищи! Сейчас перед вами выступит всемирно известная группа «Мухомор» - отцы «новой волны» в Советском Союзе. Ребята поют о природе, о женщинах, о любви к своей великой стране. Искренность их песен снискала им мировую популярность! «Мухомор»! С такой тирады, бодро зачитанной на русском и английском языках, начинался этот сенсационный литературно-музыкальный опус, названный впоследствии Сергеем Жариковым из «ДК» «высшим пилотажем в искусстве».
Появление «Золотого диска» означало для советского андеграунда начало новой эпохи. Это было торжество освобожденного сознания, торжество полета фантазии над техническими проблемами и условностями. Сборник провокационных, издевательских стихотворений, виртуозно исполненных под фонограммы популярных мелодий, стал мощнейшим толчком для развития сразу нескольких направлений в отечественной рок-культуре, радикально повлияв на
творчество таких групп, как «Бахыт-компот», «Коммунизм», «Водопад», «Бэд бойз», «Х.. забей» и, конечно, «ДК». К примеру, стихотворение «Солдат стройбата», ставшее впоследствии андеграундной классикой, заложило фундамент для знаменитого «Дембельского альбома», а инвективные выкрутасы из финальной
композиции «Елка» легли в основу доброй половины ранних опусов Александра Лаэртского.
...«Золотой диск» представлял собой типичное постмодернистское произведение - с элементами радиотеатра, рока, эстрады и студенческого капустника, - в котором обыгрывалась и оригинальнейшим образом интерпретировалась вся мировая музы
кальная культура - от Утесова до Элвиса Пресли. Не умевшие толком петь и играть молодые московские художники-концептуалисты Свен Гундлах, Константин Звездочетов, Алексей Каменский, Владимир и Сергей Мироненко использовали для оформления своих эпатажных стихов, пародий и панк-декламаций музыкальный коллаж из инструментальных версий популярных мелодий всех времен и народов. На «Золотом диске» звучали Shocking Blue, ABBA, звон кремлевских колоколов, группа Стаса Намина, хиты Верди, арабские мотивы, блюзовые импровизации, кантри, джазовые стандарты, ресторанные мелодии, фрагменты симфоний Чайковского и Бетховена.

Интересно, что сам альбом не имел ничего общего не только с рок-н-ролльной традицией, но и с музыкальным творчеством вообще. Основу его новаторства составляла поп-диверсия, произведенная «Мухомором» в тылу незыблемых основ и постулатов родного языка.
«В основе этой акции лежала не музыка, а «говорение», - вспоминает Свен Гундлах, голос которого звучит в русском варианте вступления к альбому. - Мы использовали свободный речевой поток в качестве ритмической импровизации. Главной задачей для нас был русский язык и его живое, современное употребление. Мы позволили себе порезвиться, формализовав некоторые вещи в духе авангарда двадцатых годов, добавив к этому все, что мы знаем о русском языке».
После прослушивания альбома ни у кого не возникало сомнений в том, что на данной территории резвятся умные и хитрые люди, эдакие скоморохи-интеллектуалы от современной культуры.
Истерический оптимизм «Золотого диска» шокировал фантастическим нагромождением нелепостей и издевательскими аллюзиями (музыкальными, интонационными и даже образными) на тогдашнюю советскую действительность.
До гордого титула «неодадаистов» «Мухомору» не хватало буквально одного шага.
На альбоме декларировалось раскрепощение психики и свободное обращение к табуированным темам (от фрейдизма и эротики до псевдодиссидентства), пересечение которых выглядело порой неожиданно: «Молодой солдат стройбата, весь от горечи шатаясь, вдруг ворвался в инкубатор, грязно, матерно ругаясь». В качестве орнамента использовалась ненормативная лексика, которая рассматривалась художниками как одно из средств, позволявших придать динамичности
ритмическому рисунку полотна в целом.
Кажущаяся грязь и нигилизм только подтверждали, что концептуализм не был для «Мухоморов»
пустым термином - подобный подход к творчеству создавал богатейшую почву для дальнейших
экспериментов в пограничных сферах. Другими словами, единственный полнометражный альбом
этой группы, не имевший прямых аналогов в западной поп-культуре, можно оценить исключительно как «базисный» и «этапный».
...Собравшись на квартире у Алексея Каменского, «Мухоморы» решили в течение одного вечера записать подборку своих «самых смертельных номеров». У группы уже был определенный опыт подобных звукосессий. Ранние эксперименты 78-79 годов - запись сатирических радиопостановок на злободневные темы («Моцарт и Сальери», «Заседание парткома»), исполненных «Мухоморами» по собственным сценариям в форме искрометного ток-шоу, - послужили фундаментом для реализации идей, нашедших свое прямое продолжение на «Золотом диске».
Технология записи была вызывающе примитивной. На один канал бытового магнитофона «Ростов 101» записывался голос чтеца, на другой - заранее подготовленная фонограмма из обширной коллекции пластинок Алексея Каменского. Хозяин квартиры был членом Московского общества филофонистов, и по звучащим на альбоме фонограммам нетрудно узнать, какие именно пластинки хранились в советских домашних фонотеках начала 80-х годов.
Тексты лежали на столе в виде хаотично разбросанных машинописных листков, из которых интуитивно выбирались созвучные музыке произведения. В декламируемых стихотворениях соблюдался принцип «коммунального авторства» - тексты Звездочетова и Владимира Мироненко зачастую читались Свеном Гундлахом, и наоборот. Часть стихотворений была записана в двух вариантах, из которых Каменский впоследствии выбирал наиболее удачный. «Английское» вступление читал Владимир Мироненко, который в школе изучал французский, и поэтому все слова произносились им по транскрипции, написанной русскими буквами.
Для обложки 50-минутного опуса использовалось высокохудожественное фотоизображение
ягодиц одного из участников проекта. Вместо унитаза под ними фигурировали червонцы и четвертаки - мол, «нам насрать на коммерцию». Впрочем, попытка коммерческой деятельности в отношении «Золотого диска» все-таки была предпринята. Инициатором стал один из редакторов подпольных журналов «Ухо» и «Зеркало» Евгений Матусов. Именно ему принадлежала идея самой записи альбома - в виде объединения под вывеской супершлягера разрозненных стихотворений «Мухомора».
Выступая в роли технического продюсера, Матусов принес на запись профессиональный микрофон, а после завершения сессии растиражировал «Золотой диск» на нескольких десятках советских 60-минутных кассет. Каждая из кассет была оформлена в виде «обложки-раскладушки» и распространялась в студенческих кругах по спекулятивной цене, включавшей в себя стоимость кассеты, затраты на производство и, конечно же, прибыль.
«Матусову каким-то образом удалось придать коммерческий характер откровенно некоммерческим произведениям, - вспоминает Сергей Мироненко. - Нас сильно потряс факт того, что все это кто-то еще и покупал».
Первые домашние презентации «Золотого диска» были устроены для узкого круга представителей московского неформального искусства - Кабакова, Монастырского, Пригова, Всеволода Некрасова. Сам альбом подавался не как развлечение, а как «сложная теоретически-эзотерическая авангардная композиция», выполненная в непривычной для того времени форме. Действительно, все социально-культурные условия СССР 70-80-х годов способствовали выработке подобного авангардного адреналина. Не случайно известный питерско-московский художник, приятель Брайана Ино и большой шутник Сергей Шутов впоследствии говорил: «Россия - страна авангардных экспериментов».
«Что подвигло нас на дальнейшее распространение альбома? - рассуждает Гундлах. - Мы увидели, что помимо эстетического удовольствия он вызывает просто удовольствие. Все смеялись, радовались, и это было удачно. У «Золотого диска» появилось другое качество, и то, что эта словесная коммуникация, снабженная какой-то музыкой, попала в рок-среду и в рок-культуру, было очень характерным показателем для того бесконцертного времени».
Большинство стихотворений датируется концом 70-х. Временем записи ныне принято считать декабрь 81-го - январь 82-го года, а наивысшего резонанса в Москве «Золотой диск» достиг к 83-84 годам. Одна из причин такого временного разброса, возможно, заключается в том, что слушателям понадобилось определенное время, чтобы созреть для восприятия подобной эстетики. Что же касается самих «Мухоморов», то, несмотря на наличие стихотворного материала на еще несколько альбомов, они сознательно отказались от развития данной идеи.
«Продолжать наносить удары в одну и ту же точку нам было уже не интересно, - вспоминает
Сергей Мироненко. - Глазами сегодняшнего дня все это напоминало бы шоу-бизнес».
«Золотой диск» являлся лишь одной из сторон активнейшей общественной деятельности «Мухоморов», состоявшей из организации авангардистских выставок, рискованных психоделических хэппенингов (акции «Раскопки», «Метро», «Расстрел», «Нейтронная бомба»), издания остроумнейших манифестов и открытых писем - например, к Маргарет Тэтчер по поводу конфликта на Фолклендских островах.
Совершенно очевидно, что
«Мухоморы» были группой честных и умных «психов», которые, подобно «Бубновому валету»,
«Ослиному хвосту» и обэриутам, пытались разрушить закостеневшие традиции и окружавшую их
систему художественных ценностей. Своими энергичными выходками-перфомансами они настолько разогрели демонов в собственных головах, что никакие интеллектуальные ограничения и социальные табу не могли помешать им выражаться и жить в стиле «рок». Они были молодыми и творчески настроенными радикалами, которые легко и радостно обстебывали и разрушали все
вокруг.
...Несмотря на трансляцию фрагментов «Золотого диска» по «Би Би Си» и последовавшие за этим репрессии, ни Гундлах, ни Звездочетов, ни Каменский, ни братья Мироненко никогда не были диссидентами. Перефразируя известное высказывание Синявского, с советской властью у них были чисто стилистические разногласия.
«Мы старались сделать чтото новое, инспирировали новые идеи и запахи, - считает Звездочетов. - Если бы мы продолжали в том же духе, нас бы ждала судьба записей Жванецкого. Слава Богу, что мы попали в другие времена и стали другими людьми».
После вызовов на допросы в КГБ и внезапного «сверхсрочного» призыва в армию жизненные и
творческие пути участников «Мухомора» в известной степени разошлись. Большинство членов проекта впоследствии занимались живописью и дизайном, а Свен Гундлах создал группу «концептуального эмигрантского романса» «Среднерусская возвышенность», которая в течение непродолжительного времени (87-88 гг.) сверхудачно пародировала доведенную до полного абсурда очередную модель русского рока.

14

Мухомор - Золотой диск 1982

Изображение

00. Перед началом записи
01. Вступление
02. Посвящение
03. Глеб Оглоблин
04. Боевая песня
05. Просто песня
06. Смерть пионера
07. Грум Еупов
08. Интимное
09. Клим Ворошилов
10. Аравийская песня
11. Два рыбака
12. Спартанский мальчик
13. В тот день
14. Матрос и боцман
15. Кузькина мать
16. Ещё интимнее
17. Солдат стройбата
18. Тихон
19. Куплеты
20. О несчастной любви (2Х2=15)
21. Умный генерал
22. Про Зюзина
23. Слепенький
24. О, Венеция!
25. Музыкальный вечер
26. Герой полярник
27. Ли Харви Освальд
28. Частушки
29. Радость жизни
30. Радиопьеса про Цоцо
31. Песня авиатора
32. Ёлка (Отходная)
33. Стенька Разин
34. ККК
35. Михей
36. Куплеты
37. Рассказ
38. Подписал
39. Чёрный ворон
40. Окончание записи
41. После окончания записи

55 mb / 192 kbps


 Скрытый текст. Для просмотра нужно зарегистрироваться
Няма таго, што раньш было...
Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

Мультиинструменталиста Сергея Рыженко в восьмидесятых годах часто называли «большой несбывшейся надежой московского рока». Один из самых виртуозных музыкантов столичной рок-сцены, Рыженко в конце 70-х - первой половине 80-х успел переиграть в «Последнем шансе», «Машине времени» и «ДДТ», а ему самому неоднократно подыгрывали музыканты «Аквариума», «Зоопарка» и «Кино». Его приглашали на записи своих альбомов десятки групп (от «Вежливого отказа» до «Алисы»), но у самого Рыженко постоянно существовали сложности с созданием стабильного проекта и записью собственных песен.
В «Последнем шансе» и «Машине времени» Рыженко со своими сатирически-социальными композициями выглядел человеком, мягко говоря, инородным.
Большинство его песен представляли собой бытовые зарисовки, основными персонажами которых были рабочие парни с индустриальных окраин. В их «сером мире» «всё как всегда» - переполненный утренний транспорт, суета у заводской проходной, пиво после работы, извечная очередь за портвейном и драки в подворотнях.
Иллюстрировали «гражданскую лирику» Рыженко ритмичные трехаккордные мелодии, приближавшиеся по своей подаче к сыроватому панк-року. Подобные композиции явно не попадали в разряд КСП или авторской песни и в отличие от последних явно нуждались в электрическом обрамлении. Для их концертной реализации Рыженко вполне мог устроить небольшой и мобильный состав музыкантов-единомышленников.
«Для меня всегда было важно, насколько окружающие люди могут зажечься тобой и подогреть
тебя, - говорит Рыженко. - В настоящей команде должна существовать «групповая сумма» - не
арифметика, а нечто гораздо большее. В идеальной ситуации - умножение».
После недолгих поисков Рыженко обнаружил в одном из домов культуры самодеятельную
группу «Рождественский дождь» и в считанные недели превратил ее из дворового ансамбля сначала в «Колесо», а затем - в панк-рок-шоу «Футбол». Это был типичный аккомпанирующий состав (клавиши + ритм-секция), который старался более или менее точно исполнять сочиненные Рыженко мелодии.
«Я никогда не пытался воспроизвести в чистом виде какую-то эстетику или какой-то звук, - вспоминает Рыженко. - Я отталкивался от способности музыкантов сыграть те или иные песни. Тогда никто в нашей стране рок-музыку играть толком не умел. Под это приходилось и песни писать, и стиль подкладывать. Все происходило в полном соответствии с моей любимой фразой из Гете: «В ограничении средств познается мастер».
Всего после нескольких недель репетиций проекту под названием «Футбол» удалось сыграть
единственный в своей истории концерт, состоявшийся весной 82-го года на сцене Центрального Дома художника. Эта акция была спровоцирована отчаянным желанием молодежной телепрограммы «Веселые ребята» отснять группу «живьем» и дать одну из композиций «Футбола» во всесоюзный эфир.
На фоне общепринятых норм того, как должно происходить эстрадное шоу, концертный подвиг «Футбола» представлял собой яркое зрелище. Во многом это напоминало московский ответ блис
тавшим уже в те годы ленинградским «Автоматическим удовлетворителям». Рыженко, одетый в футболку с эмблемой «Спартака», пиджак с чужого плеча и тренировочные брюки, виртуозно перевоплощался из студента гнесинской консерватории в выходца из совершенно противоположных социальных слоев. Достоверность образа городского аутсайдера в его исполнении была стопроцентной. В финале хрестоматийного панк-боевика «Монолог из подворотни», исполняемого гнусавым голосом под сопровождение из двух аккордов, барабанщик вдребезги разбивал палочки о мотоциклетный шлем, надетый на голову самого Рыженко. Сергей в этот момент сидел, развалившись на стуле, и в натурально истерической манере проповедовал уличный терроризм: «Я очень люблю побить фэйса/И это мне очень приятно...»
Конечно же, в те годы даже самый невинный из номеров «Футбола» не мог появиться на телеэкранах по определению, что, собственно, и подтвердилось, - концертная запись затерялась где-то в архивах Останкино, а затем и вовсе исчезла.
Большинство песен были поданы «Футболом» как жанровые зарисовки или мини-спектакли, в которых определенная музыкальная недоработанность компенсировалась талантливым актерским обыгрыванием тех или иных персонажей. В композиции «Маша и Волк» Рыженко вернул популярной детской сказочке старый, изначально заложенный в ней смысл. Теперь отношения между Машей и Волком вновь носили интригующе-эротический характер. А вот в общении бабушки и внучки стали четко прослеживаться элементы садизма со стороны подрастающего поколения. Во всяком случае, произносимая внучкой фраза «чтоб она поправилась скорей» проговаривалась с безошибочно узнаваемой интонацией «чтоб она сдохла».
В нескольких панк-номерах «Футбола» («Идиот», «Посвящение портвейну №33», «Кто ты такой?») нашла свое отражение затхлая, безжизненная атмосфера брежневских времен. Стержень остальной части программы cоставляли антитоталитарный боевик «Серый человек», рок-н-роллы «Сладкая желчь» (со словами «мы ведь вторые, в том не наша вина») и «Последний» (на стихи Людмилы Петрушевской), а также печальная песенка «Маленькая девочка в большом гастрономе» с вокалом супруги Рыженко Вали Кашпуровой. Несколько особняком стояла лирическая баллада «Как делают людей» - с дорзообразным органом клавишника Алексея Родионова и абсурдистским сюжетом, который очень нравился Майку.

Рыженко часто пел эту композицию на квартирных акустических концертах, а значительно позднее исполнял ее в составе «ДДТ» в рамках концертной программы «Это все».
...Через несколько недель после своего единственного выступления группа попыталась зафиксировать на магнитофон все песни данной программы. В качестве студии использовалась квартира общего знакомого Олега Андрюшкина, жившего в старом сталинском доме на Кутузовском проспекте. Имевшаяся в наличии аппаратура оказалась на редкость примитивной - магнитофон «Ростов» и два конденсаторных микрофона, один из которых выполнял функцию вокального, а второй писал «с воздуха» инструменты: гитару, клавиши, бас и барабаны.
Рыженко, уже имевший определенный опыт студийной работы в составе «Последнего шанса», играл на чешской электрогитаре, скрипке (в композиции «Кровать»), а также исполнял большинство вокальных партий.Впоследствии он неоднократно сокрушался по поводу того, что пел слишком близко к микрофону, в результате чего возникли модуляции и перегрузки на вокале.
За полдесятка лет до появления «Футбола» одним из родоначальников английского панк-рока Damned понадобилось на запись дебютного альбома около восьми часов. «Футболу» хватило
всего трех, причем в данный хронометраж успешным образом вписался поход в близлежащий гастроном в теплой компании с присутствовавшим на записи Андреем «Свиньей» Пановым из «Автоматических удовлетворителей».
Извечный бич отечества - когда песни, создававшиеся несколько лет (в данном случае - 80-82 гг.), записываются всего за несколько часов - щелкнул и на этот раз.
«Все было спонтанно, быстро и срочно, - вспоминает Рыженко. - Хозяин квартиры в этот день уезжал в стройотряд, и у нас даже не было времени все прослушать и в случае необходимости переписать».
Тем не менее для тех времен альбом представлял целиком законченную запись - с собственной драматургией и намеком на определенный общий сюжет.
У Рыженко уже давно вертелся в голове сценарий к фильму с условным названием «День футбола». (Аналогичное название планировалось дать и самому альбому, но оно в итоге так и не прижилось.) Предполагаемый фильм должен был начинаться с того, как некий бомж просыпается на обочине железной дороги в куче листьев. Под грохот электричек он бредет мимо бетонных стен, расписанных надписями «ЦСКА - кони» и «Спартак - чемпион». Периодически его переклинивает в иную реальность, он с кем-то дерется, попадает в отделение милиции, а затем и в сумасшедший дом. Один день из жизни «потерянного поколения» заканчивается тем, что герой оказывается в гостях на каком-то флэту, где и засыпает пьяным в углу. «Всё как всегда».
Отголоски этого сценария прослеживались на самом альбоме и, в частности, в композиции «Посвящение портвейну №33»: «Каждый вечер, каждый день - одно и то же/Те же бабы, та же
лень, те же рожи/ Тот же, как всегда, портвейн - 33-й/ Тот же серый день - всё как всегда».
...Не имея возможности для репетиций и регулярных выступлений, «Футбол» вскоре прекратил существование. Басиста Сергея Шорохова забрали служить в армию (впоследствии он выступал
в группе Владимира Сигачева «Небо и земля»), а самого Рыженко - в «Машину времени». После записи альбома 84-го года «Чужие среди чужих» Рыженко покидает «Машину» и долгое время выступает соло (наиболее известные хиты - «Инвалиды рока», «Грузинский рок-н-ролл», «Дворники»), периодически принимая участие в записях и концертных выступлениях ведущих рок-групп. В 96-м году он реанимирует «Футбол» - правда, в новом составе и с видоизмененным
названием «Фут Боллз».
Возвращаясь в начало 80-х, отметим, что, несмотря на распад группы, единственный существо-
вавший в природе альбом «Футбола» продолжал жить собственной жизнью. Художник Юрий Непахарев придумал для него обложку, назвав каждую из сторон в соответствии с футбольной терминологией «таймом». В свою очередь кто-то из звукооператоров закольцевал фразу Рыженко, в сердцах брошенную во время записи налажавшему с завершающим ударом барабанщику: «Что ж ты насрал-то, парень?!» В более поздних редакциях именно эти слова были вынесены в самое начало альбома, причем повторялись несколько раз. И что бы там ни говорили блюстители нравственности и чистого звука, это был некий опознавательный символ самой первой ласточки московского панк-рока.

15

Футбол - Футбол 1982

Изображение

Интро
Пиво
Серый человек
Последний
Маленькая девочка в большом гастрономе
Кровать
Монолог из подворотни
Как делают людей
Маша и волк
Кто ты такой?
Идиот
Посвящение портвейну №33
Сладкая желчь

61 mb / 192 kbps


 Скрытый текст. Для просмотра нужно зарегистрироваться
Няма таго, што раньш было...
Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

В конце 70-х ленинградский «Пикник» славился тем, что с равным успехом мог исполнять замысловатый арт-рок, музыку к спектаклю «Слово о полку Игореве», танцевальные пародии и хард-роковые номера. Похоже, что группа вобрала в себя буквально все направления современной музыки - от рок-н-роллов и стерилизованной новой волны до тягучих монотонных композиций и утяжеленных философских баллад.
В самом начале 80-х «Пикник» упростил репертуар, отказался от ненужной зауми в текстах и сразу же стал ближе к народу. Популярность группы в Ленинграде и окрестностях находилась на одной отметке с «Мифами» и «Россиянами». Этому в немалой степени способствовал колоссальный успех хита «Деньги», припев которого - «у него есть большие деньги, у тебя таких денег нет» - распевал в 81-м году на открытии ленинградского рок-клуба чуть ли не весь зал.
К 82-му году у «Пикника» накопился материал на полноценный магнитоальбом. Вполне вероятно, идея его записи могла остаться нереализованной, не будь у группы приличного комплекта концертной аппаратуры. Часть ее была собрана своими руками, часть куплена у «Россиян» - на деньги, заработанные игрой на танцах.
Именно на этой аппаратуре озвучивались концерты т.н. «первого городского смотра-конкурса» рок-групп, сольные выступления «Аквариума», «Россиян», самого «Пикника» и т.п.
Во время очередной подобной акции один из основателей «Пикника» басист Евгений «Жак»
Волощук совершил несложный бартер со звукорежиссером Дома юного техника Андреем Тропилло. Суть сделки заключалась в том, что «Пикник» ставил свой аппарат на очередной концерт «Аквариума», а Тропилло предоставлял «Пикнику» студию для записи альбома.
Нельзя сказать, что Тропилло со страшной силой рвался писать «Пикник». В тот период он по мере возможностей внедрял в студии идею коллективного творчества - аранжировками в рок-группе должны заниматься все ее участники. Тропилло небезосновательно считал, что если каждый музыкант сочиняет свою партию сам, конечный результат будет значительно эффективнее. К тому же, сам процесс творчества будет непознаваем и необъясним с точки зрения, скажем, профессионального композитора, который, вне зависимости от того, для каких он
пишет инструментов, рассуждает одними и теми же категориями.
У «Пикника» коллективным творчеством даже не пахло. Генеральную линию группы в тот момент определяли два человека - автор-исполнитель «Денег» вокалист Алексей Добычин и кла-
вишник Эдмунд Шклярский. Оба они свои композиции писали и аранжировали самостоятельно -
от начала и до конца. Шклярский вообще считал, что группе совершенно не обязательно состоять из сильных инструменталистов. «Музыкантам нужно лишь вовремя извлекать нужную ноту - с тем чувством, которое в данный момент требуется», - говорил он.
По мере погружения Добычина в сети семейной паутины Шклярский выдвинулся на первый план как лидер-вокалист и автор большинства новых композиций.
Он занимался музыкой достаточно давно - еще со времен учебы в политехническом институте. Его мать преподавала в консерватории, дома постоянно музицировали, и некоторое время в квартире даже функционировал семейный ансамбль. Шклярский воспитывался не на традиционном для советской молодежи наборе хард-роковых групп, а на музыке, так сказать, более утонченной и осмысленной - типа Карлоса Сантаны или Jethro Tull. По признанию самого Шклярского, помимо музыки на его развитие существенное влияние оказали три вещи: восточная философия («она учит думать»), современная польская литература и живопись Сальвадора Дали («именно полотна Дали дают мне ощущение внутренней свободы и независимости»).
Среди композиций, написанных Шклярским для «Пикника», особенно выделялись демоническая «Ночь» («Ночь шуршит над головой, как вампира черный плащ»), лирическая зарисовка «Вечер», а также гротесковая «Золушка» - интерпретация известной сказки, в которой вместо традиционного «хэппи энда» внезапно «оказался грубым хамом голубой король». С появлением этих песен стало совершенно очевидно, что «Пикник» играет самую камерную и аккуратную рок-музыку в СССР - таинственную, как цыганские глаза.
Изысканные партии клавиш, интеллигентная гитара без запилов, символизм в текстах («символ не указывает каждому конкретному человеку дорогу, он просто дает какое-то направление мысли, а образ слушатель рисует себе сам»), вокальные интонации Яна Андерсона, проскальзывающие в исполнительской манере Шклярского...
Другими словами, в своем творчестве «Пикник» начал разрабатывать арт-рок с элементами фолка - то самое направление, в котором мог бы двигаться Jethro Tull в 80-х, но, увы, не стал.
...Студийный вариант «Пикника» на первом альбоме представлял собой усеченный концертный состав группы: Шклярский плюс ритм-секция Евгений Волощук - Али Бахтияров. Исключение
составляли лишь те композиции, на которых пел Добычин. Все, что можно было сыграть самому,
Шклярский сам и сыграл - начиная от клавиш и акустической двенадцатиструнки и заканчивая вокалом и партиями лидер-гитары.
«Я знаю Шклярского с 75-го года, - рассказывает Волощук. - Спорить с ним на тему творчества
бесполезно. Он буддист, тихий и спокойный. Если он с тобой не согласен, то промолчит, а потом втихаря сделает по-своему. Психологически ему проще сыграть все самому, поскольку он мультиинструменталист и владеет всеми инструментами лучше, чем музыканты, которые играют в его группе. Он думает намного быстрее, чем объясняет».
На запись альбома «Пикнику» было выделено всего два дня, причем работа в студии началась с курьеза. Тропилло категорически не нравились не только индивидуальные методы работы Шклярского, но и то, как звучит группа в студийных условиях. Саунд и энергетика «Пикника» казались ему чересчур мягкими и не соответствующими концертному напору группы. Чтобы направить энергию музыкантов в нужное русло, Тропилло чуть ли не впервые за время своей студийной практики применил принцип шоковой терапии. Это получилось у него достаточно убедительно и возымело желаемый эффект.
«Тропилло ругался на нас в течение целого утра - мол, не так играете и не так звучите, - вспоминает Волощук. - Он довел нас чуть ли не до истерики, но уже минут через сорок мы были в рабочем состоянии и записали все болванки буквально с первого дубля».
Сам Шклярский понимал, что времени на специальные студийные ухищрения у него нет, но попытался в условиях жесткого цейтнота выжать из студии Дома юного техника максимум возможного.
«Нужного звука приходилось добиваться не с помощью приставок или примочек, а вручную, - рассказывает он. - На двенадцатиструнной гитаре, которая добавляла в общую звуковую палитру тепло и необходимый желтый цвет, я играл специальным мягким медиатором, вырезанным из очень тонкой пластмассы. На композиции «Опиумный дым» использовались рояль и орган «Вейсмастер», на котором было сыграно всего несколько нот. Мы специально играли на нем так, чтобы не было слышно, что звучит орган.
Тогда почему-то считалось, что электроорган - это бесперспективный и немодный инструмент, все возможности которого в роке уже давно изучены и исчерпаны».
В последний день Шклярский доиграл необходимые гитарные партии и спел двойной вокал.
Затем Добычин наложил вокал на своих композициях («Деньги», «Очень интересно») и двух песнях, написанных Шклярским («Караван» и «Хоровод»).
Крупной удачей было то, что незадолго до начала записи
«Пикнику» наконец-то удалось раздобыть барабанщика, вписавшегося в музыкальную концепцию группы. «Нормальных барабанщиков тогда не было физически, - вспоминает Волощук. - Как правило, все они хотели играть много и беспрерывно. А чтобы получалось еще и красиво - довольно редкий случай. Приглашенный на запись Али Бахтияров был одним из немногих, кого интересовал конечный результат работы».
...В самом конце сессии Тропилло в суете подтер инструментальное вступление к «Золушке», зато на песне «Деньги» довольно удачно наложил звон падающих монет (в духе пинкфлойдовской «Money»), а в «Ночи» записал очень характерные звуки скрипящей двери, ставшие позднее опознавательным символом этой работы. По его же инициативе альбом вместо «Опиумного дыма» (версия группы) был назван просто «Дым».
Несмотря на социальную направленность двух номеров, написанных Добычиным, в целом альбом получился полным иносказаний, туманно-таинственным, с ощутимым привкусом восточной экзотики и мистики: грустная «Золушка», нескончаемый путь «Каравана» к мифическому источнику, «Опиумный дым» с обволакивающим гипнозом арабских мелодий: «Вьется опиумный дым/Старец станет молодым/Все покажется легко/За спиной мелькнет крыло/В мир иллюзий, светлых грез/Словно свет погасших звезд...»
Альбом открывает «Ночь» - одна из эффектнейших композиций - сумеречные откровения на фоне
приглушенного, доверительного вокала и летающих из канала в канал гитарных звуков.
15 лет спустя Шклярский признался, что в момент записи он и музыканты не вполне четко понимали, зачем именно они это делают. Другими словами «не ведали, что творили».
«Выход каждого последующего альбома «Пикника» был прямо или косвенно связан с социальной ситуацией, - вспоминает Шклярский. - «Дым» от социальной ситуации был изолирован, и никаких глубоких мыслей на тему того, что фундамент стиля закладывается в первом альбоме, тогда не было. Но, судя по всему, «Дым» был одним из тех наших альбомов, которые в свое время произвели определенную работу в умах».
Через десять лет после записи «Дыма» Шклярский сделал его римейк, но уже на компакт-диске. На обложке он обозначил всех участников группы (включая гитариста Александра Савельева),
однако все инструментальные партии Шклярский на этот раз сыграл сам.
«Я скорее переписывал альбом для себя, - рассказывает он. - Мне хотелось зафиксировать какие-то определенные звуки, которые я не смог реализовать тогда».
Дома у Шклярского стоит целая компьютерная станция, на которой он продолжает сочинять новые песни - естественно, в одиночку. Он по-прежнему думает гораздо быстрее, чем объясняет.

16

Пикник - Дым 1982

Изображение

1. Ночь
2. Хоровод
3. Вечер
4. Очень интересно
5. Золушка
6. Деньги
7. Караван
8. Опиумный дым

81 mb / 320 kbps


 Скрытый текст. Для просмотра нужно зарегистрироваться
Няма таго, што раньш было...
Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

Продюсером этой записи выступил Борис Гребенщиков, который, услышав песни акустического дуэта Виктор Цой - Алексей Рыбин, проникся симпатией к молодой группе и загорелся желанием помочь «Кино» записать первый альбом. Потенциал цоевских песен был виден невооруженным глазом, и БГ решил рискнуть. Закончив работу над «Треугольником», он, договорившись с Тропилло, пригласил «Кино» в Дом юного техника на первые студийные пробы. Тропилло, не лишенный здорового авантюризма и имевший счастье наблюдать выступление Цоя с Рыбиным на какой-то безумной панк-вечеринке, согласился записывать «Кино» без предварительного прослушивания.
Цою с Рыбиным в ту пору еще не было и двадцати лет. Виктор учился в художественном училище по специальности «резьба по дереву», Алексей работал в Театре юного зрителя монтажником. Песни они начали сочинять недавно и никакого студийного опыта, соответственно, не имели - если не считать любительских записей, стихийно сделанных на бытовые магнитофоны во время квартирных выступлений в Ленинграде и Москве.
«Попав в настоящую студию, мы слушали Тропилло, как бога-отца, и Гребенщикова, как бога-сына, - вспоминает Рыбин. - Мы выглядели послушными и боязливыми и были счастливы уже от того, что у нас есть возможность записываться».
Поскольку к весне 82-го года группа состояла всего из двух музыкантов, аранжировки песен страдали известной степенью аскетизма. Гребенщиков нашел выход из положения, пригласив на подмогу своих друзей из «Аквариума»: Всеволода Гаккеля, Андрея Романова и Михаила Васильева. В связи с отсутствием барабанщика участники сессии решили использовать драм-машину - частично от безысходности, частично - под влиянием модных в то время на Западе представителей английской новой волны. В итоге красивая фраза Цоя «когда сочиняешь музыку, в голове всегда должен стучать барабан», получила в студии слегка искаженную реализацию. Михаил Васильев программировал отечественный ритм-бокс «Электроника», издающий, по словам Тропилло, «какие-то у...щные звуки». Под механическое шипение электрической машинки, напоминавшей самодельную партизанскую мину, записывались 12-струнная акустическая гитара Цоя и электрическая гитара, одолженная Рыбиным у Гребенщикова.
Когда инструментальная болванка была готова, накладывались вокал и гитарные соло. В конце записи Цой, вспомнив свое недавнее панковское прошлое (когда он играл на басу в «Автоматических удовлетворителях» и «Палате № 6»), наложил бас-гитару на двух или трех композициях.
Тропилло подпевал демоническим басом в припеве «Время есть, а денег нет», а в лирической композиции «Дерево» задушевно исполнил партию на блок-флейте.
Гребенщиков сыграл на металлофоне в «Солнечных днях» и «Алюминиевых огурцах», а в ряде песен подыграл на электрогитаре.
«Мы вместе пели хором «Время есть, а денег нет и в гости некуда пойти», - вспоминает Рыбин в своей книге «Кино с самого начала». - Борис при этом играл на гитаре, пущенной через ревербератор, дикое атональное соло, и в целом вещь получилась довольно мрачной».
Трепетная «Восьмиклассница» из-за технических недоразумений оказалась записана с явным дефектом - на девятой скорости вместо предполагаемой тридцать восьмой. (Впоследствии именно это обстоятельство мешало изданию альбома «45» на виниловой пластинке.) Как гласит история, в момент записи Тропилло вышел из комнаты, а Гребенщиков, примеряя на себя условную тогу Брайана Ино, сказал: «Мотор!» - и повернул ручку скорости на магнитофоне не в ту сторону. И лишь позднее выяснилось, что данное исполнение «Восьмиклассницы» - к слову, автобиографичной по содержанию - оказалось самым удачным.
«Я думаю, что Цою хотелось, вероятно, не совсем того, что получилось, - вспоминал Гребенщиков. - Скорее всего, ему хотелось рок-н-ролльного звука - звука «Кино», который возник на их альбомах впоследствии. Но из-за нехватки людей, из-за моего неумения сделать то, чего они хотят, и их неумения объяснить, чего именно они хотят, получилось «45».
...Четырнадцать отобранных Цоем песен писались рывками в течение полутора месяцев. Запись тормозилась бесконечными проверками из РОНО, занятиями Тропилло с пионерами из секции звукозаписи, а также периодическими общественными поручениями вроде поездок на овощебазу. Музыканты вспоминают, что однажды сортировать овощи вместо Тропилло отправился Цой, а Андрей Владимирович записывал в это время флейту Романова, виолончель Гаккеля и гитарные партии Рыбина к композиции «Мои друзья».
Одна из песен была придумана музыкантами непосредственно в студии в процессе настройки инструментов. «Незавершенные наброски текста к композиции «Асфальт» у Цоя уже были, - рассказывает Рыбин. - Мы попытались играть какие-то немыслимые ходы, а Гребенщиков начал махать руками из аппаратной и кричать: «Это надо писать! Это надо писать! Это новая песня!» Она вся была построена на одном риффе и в ней не было даже рефрена».
Пару лет «Асфальт» регулярно исполнялся на акустических концертах, поскольку это была самая тяжелая и мощная вещь из всего репертуара «Кино». Именно с нее весной 82-го года группа начала свое первое выступление в рок-клубе. В то время в программу входили еще три рок-н-ролльных номера: гипнотический бит «Когда-то ты был битником», пивной марш бросок «Мои друзья» и монотонная «Электричка», ритмически выдержанная в русле композиции Игги Попа «Passenger» и сыгранная позднее в жестком хард-роковом ключе на альбоме «Последний герой».
«Электричка везет меня туда, куда я не хочу», - пел Цой низким голосом под энергичный аккомпанемент двух акустических гитар.
«Виктор заменял одни аккорды другими до тех пор, пока не добивался полной гармонии, - вспоминает Рыбин. - В ранних песнях «Кино» нет сомнительных мест, и изменить в них что-то практически невозможно».
Но реноме «Кино» составили не вышеупомянутый рок-н-ролльный блок и не ироничная псевдоиндийская стилизация «Ситар играл», а по-мальчишески угловатые и романтичные «Восьмиклассница», «Бездельники», «Время есть, а денег нет», а также абсурдистский хит «Алюминиевые огурцы», написаный Цоем по следам осенних сельскохозяйственных работ. Спустя годы можно предположить, что именно «Алюминиевые огурцы» была той самой песней, которая, что называется, «уводит со следа» и разрушает образ эдакого самурайского Дон Кихота, окруженного «в быту» друзьями-панками.
Что же касается некоторого примитивизма остальных композиций, сделанных в жанре бытовых зарисовок с натуры, то наивности в них было не больше, чем в ранних песнях Высоцкого и Окуджавы. Не умея толком играть на инструментах, музыканты «Кино» записали песни, которые с удивительной точностью передавали атмосферу городской романтики того времени с ее вечным безденежьем, бездельем и океаном нереализованных планов и ночных мечтаний. «Сигареты», «ночь», «телефон», «солнечные дни» - как бы там ни было, «45» получился одним из самых светлых и лиричных альбомов за всю историю русского рока.
...Когда студийная работа была завершена, Цой с Рыбиным, наслушавшись рассуждений Тропилло об альбомном мышлении, занялись оформлением альбома.
Пока песня «Асфальт» входила в альбом (позднее она была из него изъята), общее время звучания составляло около 45 минут, что и обусловило столь незамысловатое название этой работы. Предварительная дизайнерская идея обложки состояла в том, чтобы сняться во фраках, жабо и с пистолетами на фоне какого-нибудь купчинского пустыря. Но в качестве классической версии оформления альбома фигурировала совершенно другая обложка, на обратной стороне которой, помимо названий песен, были еще две строчки: песни - Цой, продюсер - Гребенщиков.
На фоне нынешней канонизации «Кино» и явного коммерческого спроса на альбом будет нелишним вспомнить мнение самих музыкантов о своем дебюте. В одном из интервью «дозвездного» периода Цой несколько нервно говорит о том, что «история «Кино» до 84-го года касается только его одного». В интервью журналу «Рокси» он называет песни «45» «бардовским вариантом» и признается, что был против выпуска этого альбома, поскольку запись, с его точки зрения, получилась сырой.
Не менее скептически оценивал альбом и Рыбин - правда, спустя многие годы: «Единственное, что в «45» есть хорошего - это трогательная непосредственность песен. Сами же песни представлены на альбоме очень наивно, а аранжировки отсутствуют как класс».
Показательно, что ленинградская рок-тусовка альбом поначалу вообще не заметила, а московский подпольный журнал «Ухо» назвал песни «Кино» «расслабленным бряцаньем по струнам», в котором «серной кислотой вытравлены всякий смысл и содержание». В тот момент сложно было поверить, что спустя буквально несколько лет большая часть композиций из «45» будет звучать чуть ли не в каждом дворе под приблизительный аккомпанемент ненастроенных шестиструнных гитар...

17

Кино - 45 (1982)

Изображение

Время есть, а денег нет
Просто хочешь ты знать
Алюминиевые огурцы
Солнечные дни
Бездельник I
Бездельник II
Электричка
Восьмиклассница
Мои друзья
Ситар играл
Дерево
Когда-то ты был битником
Асфальт
На кухне

86 mb / 320 kbps


 Скрытый текст. Для просмотра нужно зарегистрироваться
Няма таго, што раньш было...
Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

«Табу» буквально сразил всех своим напором и энергией. Это была первая студийная работа «Аквариума», в которой группе удалось полноценно воплотить все нюансы электрического звучания - резкого, мощного, а в отдельных местах - стервозно-истеричного.
Судя по всему, еще во времена «Треугольника» Гребенщиков понял, что, подключая к студийной
работе новых музыкантов, можно кардинальным образом менять саунд «Аквариума», получая взамен халявной хиппистской акустики многокрасочную звуковую палитру в диапазоне от хард-рока до new wave и реггей. Возможно, именно за счет «свежей крови» приглашенных на «Табу» музыкантов звучание альбома в сравнении с предыдущими работами группы оказалось наименее «аквариумоподобным».
Неоценимую роль в формировании нового звука сыграл Сергей Курехин, начавший сотрудничать с «Аквариумом» еще в период «Треугольника». С его приходом значительно возросли музыкальные требования как к членам группы, так и к уровню предлагаемых аранжировок. И если Гребенщиков более или менее четко представлял себе конечный результат, то Курехин знал, каким именно способом этого результата можно добиться.
В свою очередь Гребенщиков, отчаянно пытавшийся расширить арсенал того, что можно было бы сделать в рамках «Аквариума», в технической реализации собственных идей безгранично доверял Курехину. Дело доходило до того, что Сергей мог одобрять или не одобрять определенные гармонические ходы и если они ему не нравились, то композиции переделывались.
Благодаря подобному органичному разделению обязанностей период 81-83 годов оказался для
«Аквариума» наиболее продуктивным в контексте музыкальной эволюции группы.
«Я не знаю людей, которые поглощали тогда большее количество музыкальной информации,
чем мы с Гребенщиковым, - вспоминал впоследствии Курехин. - Мы максимально интересовались всем новым, что происходило в музыке, - джаз, ретро, народная музыка и, конечно же, весь рок. Любая интересная информация, которая попадала в поле нашего зрения, немедленно переписывалась на магнитофон. Поэтому все друзья-иностранцы, которые собирались к нам в гости, прекрасно знали, что везти с собой - виски, New Musical Express и всю новую музыку».
Реформы, явно или неявно проведенные Курехиным внутри группы, оказались далеко не безобидными. Старый «Аквариум», подаосски относясь к собственной деятельности, чисто физически не мог избавиться от расслабленного подхода к записям и репетициям.
Поэтому Курехин, скептически оценивая музыкальный потенциал отдельных членов коллектива, решил не рисковать и пригласил на запись «Табу» опытного басиста Владимира Грищенко (экс-«Гольфстрим») и совсем еще молодого Игоря Бутмана (саксофон), в уровне которых он не сомневался. Курехину достаточно было написать им приблизительные гармонии, после чего все партии баса и саксофона оказывались сыгранными максимум со второго раза.
Странную на первый взгляд компанию новобранцев дополнили гитарист Александр Ляпин и Петр «Губерман» Трощенков, периодически подменявший своего барабанного гуру Евгения Губермана за ударной установкой в валютном баре одной из ленинградских гостиниц.
Ветераны группы Михаил «Фан» Васильев и Андрей «Дюша» Романов временно оказались не у дел и устроились на лето подрабатывать в каком-то ларьке продажей астраханских арбузов.
Таким образом, из классического состава «Аквариума» в сессии, помимо Гребенщикова, принимал участие лишь виолончелист Сева Гаккель. Неудивительно, что название «Аквариум» было вынесено на обложку с оправданным в своей неопределенности знаком вопроса.
Изображение на обложке самого БГ выдает его тогдашние симпатии к «новым романтикам» -
начиная от челки и слегка нелепого плаща и заканчивая импрессионистской по настроению фотосерией Вилли Усова на развороте альбома. Любопытно, что увлечение Гребенщикова электронной волной в духе Ultravox, OMD и Нuman League почти не отразилось на аранжировках «Табу». К примеру, одна из сильнейших композиций «Пепел» первоначально планировалась как чисто синтезаторная пьеса, сделанная в минималистской манере Гэри Ньюмана, но при данном наборе аквариумовских инструментов практическая реализация этой идеи выглядела утопией. Не случайно Курехин как-то обронил: «новая романтика» - это, прежде всего, большие деньги».
...Основу «Табу» составили песни, написанные Гребенщиковым в конце 81-го года и ставшие базисом той электрической программы, с которой «Аквариум», несмотря на всевозможные запреты, довольно часто выступал на подпольных концертах в Москве и Ленинграде.
К моменту записи альбома каждая композиция из «Табу» уже неоднократно была обкатана живьем, причем с каждым последующим выступлением песни звучали все более завершенно - развитие аранжировок плавно скользило в сторону канонической студийной версии. Если сравнивать между собой концертные бутлеги «Аквариума», датированные январем и июнем 82-го года («Арокс и Штер» и «Электрошок» соответственно), нельзя не обратить внимание на существенный прогресс, произошедший в ансамблевом звучании группы за эти полгода. Другими словами, к началу работы над «Табу» «Аквариум» находился в довольно приличной форме.
Чуть ли не единственным затруднением, связанным с адекватной фиксацией электрического звука в студийных условиях, была «проблема Ляпина». В свое время Ляпин закончил музучилище по классу скрипки, а перейдя на гитару и став виртуозным гитаристом, полюбил играть много и громко. Будучи поклонником утяжеленной блюзовой музыки, он предпочитал затянутые соло а-ля Хендрикс - с гитарой, пропущенной через самодельную жестяную примочку и дающую на выходе чудовищный хорус. Чтобы ляпинская манера игры хотя бы частично вписывалась в общую концепцию альбома, Гребенщиков давал ему возможность по максимуму «отрываться» на концертах, но в студии периодически вел с героем хард-роковой гитары душеспасительные беседы на темы минимализма в музыке. Время от времени подобное политпросвещение давало определенные результаты.

В отличие от большинства
студийных работ «Аквариума»,
концепция и драматургия «Табу» оказались на удивление мало замаскированными. Сам альбом начинался с телефонного звонка по
признанию БГ, конкретному человеку, близко с ним связанному.
Тональность звонка определяла
характер альбома и, по существу, являлась еще одним ключом к нему. Говорят, что тот несостоявшийся телефонный разговор в какой-то степени определил будущее Гребенщикова.
Первая половина альбома представляла собой блок неожиданно жестких композиций, в котором, с точки зрения Гребенщикова, «гитара и пианино решают, кого из них должно быть больше».
Вторая сторона «Табу» - удивительно точная фиксация атмосферы «молчаливых дней» - с мрачными дорзообразными клавишами, воем саксофона и плачем гитары, заставлявшими поверить в реальность ситуации, когда «никто из нас не выйдет отсюда живым». Нетипичную для «Аквариума» динамику разбавляли два номера в стиле реггей и мягкая акустическая зарисовка «Радамаэрл» в финале.
...Сессия «Табу» происходила в июне-июле 82-го года в студии Тропилло на два двухканальных магнитофона Studer, выцыганенных Андреем Владимировичем на лето у ленинградского отделения «Мелодии». Альбом записывали с одним наложением, а каждую композицию делали максимум в два дубля. Переигрывались лишь самые криминальные фрагменты, причем иногда не удавалось сделать и этого. К примеру, композиция «Сыновья молчаливых дней», изначально планировавшаяся минут на десять, в итоге получилась значительно короче. Со слов музыкантов, «теоретически она могла быть длиннее, законченнее и лучше», но у Тропилло в тот момент закончилась пленка и поэтому на оригинале в конце песни следует обрыв.
В «Пепле» оказался слегка завален вокал - во многом из-за того, что музыканты считали, что голос не должен заглушать инструменты.
«Музыканты знали тексты песен наизусть, и им казалось, что все вокруг слышат слова, - вспоминает Тропилло. - Обычно я выдерживал их давление, но на «Пепле» они взяли надо мною верх. В результате через несколько лет при обработке оригинала для пластинки «Red Wave» мне пришлось применять искусственный прием.
На первой строчке каждого куплета «Пепла» я поднимал регулятор громкости на вокале на 6 децибел - чтобы первый удар мог зацепить ухо в направлении голоса».
Примечательно, что спустя шесть лет после выхода «Табу» Гребенщиков совместно с Дэйвом Стюартом в одной из студий Лос-Анджелеса записал еще один демо-вариант «Пепла», на котором лидер Eurythmics сыграл настолько эффектное гитарное соло, что БГ, по его словам, «был сдут в пять минут».
...Ряд композиций, записанных «Аквариумом» на сессии «Табу», в альбом так и не вошли. Особо сильные разногласия возникли в отношении песни «Сентябрь», сыгранной музыкантами вживую без всяких наложений и которую Гребенщиков решил в «Табу» невключать. В свою очередь, Тропилло, обычно предельно корректный в вопросах творческой свободы, на этот раз отступил от правил и по собственной инициативе дописал «Сентябрь» в «хвост» альбома.
Но, по большому счету, не эти события определяли атмосферу работы. Ближе к концу записи в
студии возникла нервная обстановка, истоки которой скрывались в желании каждого из музыкантов вывести на первый план именно свой инструмент.
Пиком вкусовых конфронтаций стало столкновение взглядов Курехина, проповедовавшего утонченную околоджазовую эстетику и стремившегося к доминированию в альбоме клавишных
партий, с хард-роковой идеологией Ляпина. У Курехина, который уже тогда отличался филигранной техникой исполнения, была на вооружении теория о том, что танцевальную музыку в любых ее проявлениях не стоит играть в принципе. В свою очередь, Ляпин был упертым кондовым рок-н-ролльщиком и, несмотря на то что на дворе стоял 82-й год, терзал свою гитару в духе вудстокских подвигов Элвина Ли. В итоге Ляпин и Курехин уже вполне открыто стали несовместимыми персонажами в стенах одной студии и на «Радио Африка» свои партии записывали порознь.
«Я выступал в роли примирителя, заодно пытаясь петь», - вспоминает Гребенщиков, который впоследствии неоднократно называл данный альбом «назойливым» и «кривобоким». Общий баланс звука между пианино и гитарой выстраивался раз за разом с немыслимыми боями. Патологическая напряженность в студии автоматически обусловила явную истеричность саунда, которой, по первоначальным замыслам, там не должно было быть. У того же Гребенщикова «ощущение музыки было несколько спокойнее», его идеалу скорее соответствовали «Сыновья молчаливых дней» и «Аристократ», чем боевики типа «Сегодня ночью кто-то...» или «Пепел». Несмотря на всевозможные компромиссы, внутренние разногласия на завершающей стадии сессии сделали процесс записи совершенно неуправляемым. Пожалуй, именно подобная атмосфера и привела к рождению того удивительного драйва, который присутствует в «Табу» на
большинстве композиций.
Закономерно, что такой нервный надрыв не мог пройти совершенно бесследно. Чуть ли не впервые за всю историю тропилловских сессий Гребенщиков был доведен до сильнейшего психологического перенапряжения, в результате чего, сидя в студии «в состоянии крайнего кризиса», прямо на балконе за один вечер написал одну из самых одиозных композиций «Аквариума» «Рок-н-ролл мертв».
Это было не просто жизненное наблюдение. Это была прямая реакция на запись «Табу».

18

Аквариум - Табу 1982

Изображение

Сегодня ночью Кто-то
Пустые места
Кусок Жизни
Береги Свой Хой
Пепел
Никто Из нас Не
Игра Наверняка
Аристократ
Сыновья Молчаливых Дней
Радамаэрл

90 mb / 320 kbps


 Скрытый текст. Для просмотра нужно зарегистрироваться
Няма таго, што раньш было...
Аватара пользователя
Mr.Kite
СТАРЫ БIТЛАМАН
: 4072
Стаж: 03 апреля 2022
Откуда: Мiнск
Позитив: 12833
Ранг: 28093

100 Магнитоальбомов Советского Рока

Сообщение Mr.Kite »

Существует несколько версий по поводу возникновения у Майка первоначальной идеи альбома «Пятьдесят пять». Одна из легенд гласит о том, что пародийная направленность «LV» родилась в результате прослушивания композиции «Харе Кришна» с очередного христианско-буддистского опуса Юрия Морозова. Сидя на квартире у Коли Васина, Майк внезапно завел разговор о религиозных экспериментах Морозова - мол, насколько сильно они оторваны от реальной жизни. «Хорошо бы все это простебать и сделать рок-н-ролл», - заявил Майк, после чего начал имитировать твист - точь-в-точь, как в фильме «Кавказская пленница» - и громко петь: «Харе Кришна, Харе Кришна».
Идея нашла свое отражение в «Песне Гуру» - одной из центральных композиций альбома «LV».
«Я думаю, что везде есть люди, которые любят помногу говорить о Дзэн-буддизме, Кришне, Раме, но мало понимают в этом, - так анонсировал Майк данный опус на одном из квартирных концертов начала 80-х. - «Песня Гуру» посвящается всем им. Если вы меня упрекнете в том, что она похожа на Высоцкого, то будете совершенно правы».
Помимо нескольких пародий Майк включил в альбом один номер реггей («Растафара») и пару композиций, стилизованных под панк-рок: «Я не знаю, зачем» и «Белая ночь/Белое тепло». При
этом стоит заметить, что глобальное увлечение панком Майку было не близко, о чем он и сам неоднократно упоминал. Друзья и знакомые Майка сходятся в мысли, что для панка у него был чересчур мягкий характер.
«Почему-то о нас идет такая недобрая слава, что мы чуть-ли не панк-рок играем, - часто говорил
Майк во время своих первых акустических выступлений. - На самом деле к панк-року мы никакого отношения не имеем, а очень любим старые рок-н-роллы и ритм-энд-блюзы и стараемся играть их в очень старой манере. Просто иногда я пишу песни, посвященные каким-то своим знакомым, которые играют всякие хулиганские музыки».
Действительно, большая часть песен на «LV» представляла собой ритм-энд-блюз, но при этом сыгранный не совсем ритм-энд-блюзовыми средствами. Сделанное вопреки всякой логике непропорциональное микширование лишь подчеркивало их трагический характер. Во времена, когда русский язык в рок-н-ролле доводил людей до головной боли, Майк максимально естественным образом адаптировал его под глубокое и искреннее выражение рок-н-ролльных традиций и чувств.
Он исполнял песни о душевных ранах, которые были близки и понятны большому количеству
слушателей и в которых не было ни грамма философствования или сомнений. Ноль гордой показухи, ноль суетливой борьбы, ноль дешевой игривости. Не гуру, не «свой парень» - полное отсутствие типажа.
У Майка не было песен злых или веселых, быстрых или медленных. Все - в темпе спокойного разговора, в жанре наблюдения - но не с высоты орлиного полета, а, скорее, с крыши соседского сарая.
Альбом «LV» оказался в числе первых радикальных записей, которые действительно полюбила
страна. Он создавался летом 82-го года, когда в активе Майка уже были акустические «Все братья-сестры» и «Сладкая N», а также зоопарковский концертник «Blues de Moscou».
Изначально «LV» задумывался как набор акустических песен, исполняемых под гитару в сопровождении электронных барабанов. Существует версия, что одна из причин сольной записи альбома (т.е. не в рамках «Зоопарка») заключалась в том, что к началу сессии в Ленинграде отсутствовал барабанщик группы Андрей Данилов, а чуть позднее уехал в иногороднюю командировку гитарист Александр Храбунов. По другой версии, акустический характер «LV» не вписывался в уже устоявшуюся концепцию «Зоопарка», в основном исполнявшего в электричестве ритм-энд-блюзы и утяжеленные рок-н-роллы. И, наконец, наиболее правдоподобным представляется то, что, несмотря на дружеские отношения между Тропилло и Майком, у лидера «Зоопарка» в тот период отсутствовала техническая возможность зафиксировать свои композиции в полноценном электрическом варианте.
Цикл новых песен Майк решил записать в студии театрального института у своего приятеля
Игоря «Панкера» Гудкова. Панкер не имел опыта звукорежиссерской работы, зато обладал кипучей энергией, организаторскими способностями и, что самое главное, очень любил и ценил майковские песни.
Инициатива записи исходила именно от Панкера. Произошло это через пару месяцев после того,
как он устроился на работу в студию театрального института - не без помощи отчима, работавшего в обкоме КПСС. Боевой арсенал студии составляли три магнитофона STM, тесловский пульт и ревербератор, а также несколько микрофонов Telefunken.
Явных недостатков работы в этой студии было, как минимум, два. Во-первых, запись можно было осуществлять только летом, когда в институте заканчивались учебные занятия и все экзамены проходили в соседнем корпусе.
Вторым минусом было то, что в связи со строгой пропускной системой и отсутствием звукоизоляции практически невозможно было использовать живые барабаны.
Поэтому Майк вынужден был работать в сопровождении отечественного ритм-бокса, одолженного у Тропилло. Это был тот самый ритм-бокс «Электроника», с которым группа «Кино» записала альбом «45». (Для полноты картины можно упомянуть, что последующие альбомы, создававшиеся в студии у Гудкова - «Нервная ночь» Кинчева и дебютная работа «Секрета» «Ты и я», записывались уже с живыми барабанами.)
...Допотопная советская драм-машина, нехотя выстукивавшая на тоскливо-утробных тембрах лишь самые примитивные ритмы, тем не менее расщедриласьа вполне сносный ритмический
каркас. На ритм-бокс Майк наиграл гитарную сетку, затем шел вокал и, в случае необходимости, остальные инструменты. Запись происходила методом наложения, причем при каждом последующем наложении звучание драм-машины «проседало» вглубь. Тем не менее полноценное звучание основных инструментальных партий - в промежутке между ритм-боксом и вокалом - в основном удалось сохранить.
...Принесенный Майком материал был насколько интересным, настолько и сырым. Часть вещей приходилось доделывать непосредственно в студии при помощи других музыкантов. Гудкову удалось организовать их проход «сквозь вахту», причем чаще всего - по одному, чтобы не вызывать ненужных подозрений.
На трех композициях Майку подыграл и подпел Гребенщиков. Появившийся вскоре гитарист «Зоопарка» Александр Храбунов придумал соло в композиции «Белая ночь/Белое тепло», написанной Майком во время ночных прогулок по Питеру вместе с фотографом Вилли Усовым.
«Это любимая песня Бори Гребенщикова, - анонсировал ее Майк на концертах. - Я до сих пор не уверен в том, что она хороша, но он уверяет меня в обратном».
В «Песне Гуру» басист «Зоопарка» Илья Куликов ускорил темп, придумал «реплики из зала»
и стилизовал саму композицию под кабак.
В песне «6 утра» гитарную партию неожиданно исполнил знакомый Майка Юлик Харитонов
- создатель мифической группы «Винни Пух», случайно зашедший на сессию по каким-то делам и «нарвавшийся» на предложение записать соло.
Надо сказать, что Майк никогда не считал себя великим гитаристом и при первой же возможности старался гитарные проигрыши обходить стороной. Тем не менее соло в «Я не знаю, зачем» Майк придумал сам и искренне им гордился. Также он сыграл ряд гитарных партий на других композициях, каждый раз подходя к этому процессу максимально ответственно.
Две песни - «Лето» и «Я не знаю, зачем» Майк посвятил своим приятелям - Цою и Свинье.
«Лето» было написано как своеобразный ответ на цоевскую «Весну».
«Я не знаю, зачем» создавалась специально под голос Свина, и Майк старался петь этот панк-боевик в агрессивной и жесткой манере. Майк хотел, чтобы эти песни исполнялись соответственно Цоем и Свиньей, что получилось лишьнаполовину - Свинья, изменив в майковской песне несколько слов и название («Надристать»), впоследствии периодически ее исполнял.
Уместно заметить, что в советском роке Майк одним из первых начал исследовать эстетику кавер-версий. Он любил вырывать песню из традиционной среды и помещать ее в непривычный
контекст. К примеру, на нескольких ранних концертах он исполнял песню композитора Андрея Петрова «Эй, моряк, ты слишком долго плавал» в стиле heavy metal, превращая это романтическое произведение в жесточайшее гитарное рубилово.
...Спустя две недели запись альбома была фактические закончена. Оставалось лишь продумать
драматургию, оформление и наложить шумы.
Источником шумов послужили немецкие грампластинки, раздобытые на фирме «Мелодия».
К примеру, в интродукции к песне «Завтра меня здесь не будет» Майк использовал разнообразные вокзальные шумы, перед которыми женский голос объявляет на немецком языке: «Фрагмент номер сорок два. Подход поезда».
Майку понравилась ритмичная немецкая речь и неожиданное появление женского голоса. Возмож
но поэтому он решил оставить это объявление.
В «Увертюру» Майк захотел включить какой-нибудь фрагмент классической музыки, причем -
обязательно со скрипками.
«В процессе работы со студентами театрального института мне приходилось прослушивать массу классики, - вспоминает Гудков, который даже по тем временам был на удивление культурным панком. - Для начала я предложил Майку Вивальди и Моцарта, но он отказался. Потом мы откопали в фонотеке «Полет валькирий» Вагнера. Майк вспомнил, что он его когда-то слышал, и ему понравилось. Все остальное было делом техники. Я поставил пластинку на проигрыватель, а Майк с первого раза угадал с ручками на пульте - одной плавно уменьшил гром
кость пластинки, а другой как бы издалека подвел первые гитарные аккорды «Увертюры».
После наложения шумов уже можно было объединять находящиеся на отдельных захронометрированных катушках композиции в цельное произведение.
Выстраивать драматургию альбома было для Майка необычайно интересным занятием. Он садился за стол, писал тексты песен на отдельных листах и затем переставлял их, анализируя, как они будут смыкаться друг с другом. Сомнений не вызывали только две позиции: альбом должен начинаться с «Увертюры» и заканчиваться «Сегодня ночью». Еще одним критерием были временные ограничения - альбом записывался в расчете на формат катушки в 275 метров, поэтому каждая сторона должна была составлять не более двадцати двух минут.
Разобравшись с порядком, Майк собственноручно выбрал шрифты и на большом листе ватмана написал тушью «Майк - LV».
Просто. Доступно. И легко.
Первоначально «LV» обозначало год рождения Майка - 1955-й. Когда же после фотосъемок Вилли Усова обнаружилось, что фигура Майка на обратной стороне обложки выглядит словно зависшая в воздухе, возникла и вторая версия названия - «левитация».

19

Майк - LV 1982

Изображение

Увертюра
Белая ночь/Белое тепло
Лето
Золотые львы
Растафара (Натти Дрэда)
Песня Гуру
6 утра
Я не знаю, зачем (Бу-Бу)
21-й дубль
Время, вперед
Завтра меня здесь
не будет
Сегодня ночью

90 mb / 320 kbps


 Скрытый текст. Для просмотра нужно зарегистрироваться
Няма таго, што раньш было...
Ответить